Я ни хрена не понимаю.
Это мой вип, я отвечаю за его безопасность. И я знаю, что такое дом-базар — а он, скорее всего, не знает, гость по имени Игар Сун, и судя по его самодовольной туповатой физиономии, он попрет на конфликт с первой же подначки, только вот в морду вовремя не даст. Если рядом буду я, с ним ничего не случится, и с его девкой тоже… Но меня рядом не будет. Это приказ. Какого?..
Обсуждать приказы нельзя. Но никто не говорил, что их нельзя обдумывать, особенно если есть время. Чертова прорва времени.
Дверь наконец закрылась, мне теперь не попасть внутрь, не смяв этой двери и заодно, если кому-то не повезет, пары коммунальных черепушек. Разминая ноги, делаю несколько шагов туда-сюда: бессмысленная движуха. Нет, не догоняю. Какого — я должен тупо ждать под дверью?!
Неизвестно сколько.
Время, драгоценное время, которое не заполнишь ничем, кроме дурацких мыслей. Первая: смыться куда-нибудь, пожрать, трахнуть госпитальную девку, ты успеешь, Молния, тут же все равно не будет быстро. И вторая: не сметь, ты уже раз чуть не попалился, едва не спустил все к такой-то матери. Нет, рисковать нельзя, а можно только торчать тут и ждать, ждать, ждать…
В воздухе висит, черт знает откуда она взялась — с карниза? — одна-единственная капля, я хватаю ее в кулак, недосомкнув пальцы, потом разжимаю руку, а капля так и висит, медленно, очень медленно падая вниз. Подставляю ладонь и убираю в последний момент: балуюсь, как дом-садовский мальчишка. Жду.
Вспоминается наша База. Как нас там гоняли, не давая ни секунды свободного времени: скалолазанье и кроссы, единоборства и стрельбы, и короткий перерыв на пожрать, и снова бег по пересеченной местности в полной экипировке… Вспоминается Гром.
Как мы стояли тогда с ним в дом-саду под дождем, первый мой раз в спецохранном времени. Какое это было дикое, ни с чем не сравнимое счастье. И я думал, что так теперь будет всегда. А потом — он ведь предал меня, мой учитель Гром, отвернулся, забыл. А я так ждал, расползаясь, как сопля, в коммунальном времени, что именно он придет за мной, вытащит, как тогда со стены, спасет. Но пришли другие, и потребовали от меня такого, чего я раньше и представить себе не мог.
Мне казалось, что самое страшное — гнить с коммуналами в их времени. Но, оказывается, пребывать в спецохранном, в полном вооружении своей великолепной молниеносности, и не иметь возможности даже двинуться с места — гораздо страшнее. Наверное, надо было согласиться, когда они предлагали меня замедлить; эта мысль самая идиотская и жуткая из всех, что ко мне приходили. От одного факта — я, Молния, мог такое подумать?! — меня бросает в дрожь.
Если б он хотя бы поговорил со мной сейчас, Гром. Но он, конечно, вообще позабыл, что я существую.
Проходит время, и коммунальное, и спецохранное тоже, и хочется жрать, и не только; справить нужду я отступаю к стене, и струя пробивает в ней лунку, словно в снегу или песке, ничего, ликвидаторы приберут, что я тут насвинячил, — но сбегать в дом-стол все-таки не рискую, и жрать хочется все сильнее, совсем уж невыносимо. Проходят, кажется, часы, а может быть, и дни, я ничего уже не знаю, настолько быстро и пусто мельтешит мое время… Проходит жизнь.
И вдруг меня прошибает догадкой.
Они и не рассчитывают, что он выйдет оттуда, мой вип. Не такие они идиоты, те, кто отдает приказы, чтобы оставить без охраны гостя в дом-базаре и ждать, что он справится сам. Тебе все равно что дали приказ ликвидировать его, Молния, мог бы и раньше догнать.
Черт, никогда раньше не ликвидировал живых людей.
А его девка? Рыжая девчонка с перепуганными глазищами? — насчет нее я не получал никакого приказа, никаких инструкций… и не допер вовремя спросить, мое ли это дело.
Мобила молчит, а значит, так и надо. Я должен действовать и решать сам.
И я решаю. Если он никогда — а скорее всего никогда, у этого сопляка нет ни единого шанса — не выйдет оттуда, то какой мне смысл ждать? Маяться бессмысленно, растрачивая на ветер свое рабочее время?
Логично будет войти и проверить.
Хочется открыть ее с ноги, жалкую дверь дом-базара, смяв ко всем чертям и расколов в щепки, но я жду, пока ее кто-нибудь откроет, жду отдельную вечность и дожидаюсь. Пропускаю компанию коммуналов, пока не скрывается складка на последнем жирном затылке — и проскальзываю внутрь.
Я никогда тут раньше не был — в рабочем времени, ликвидатору нечего здесь делать, я говорил. И от увиденного накатывает дикий хохот; несмотря на жуткие пустые часы на страже, несмотря ни на что. Никогда, за всю мою жизнь, я не видел ничего ржачнее коммуналов в дом-базаре.
Как они орут, перекашивая из края в край физиономии и медленно разевая рты, как между зубов высовываются языки и зависает фонтанчиками слюна. Как постепенно сжимаются их пальцы сначала в крючья, потом в колечко и, наконец, в кулак. Как, надумав встать с места, они долго покачиваются на полусогнутых. Как смешно приподнимаются в воздух на одной ноге, примериваясь впечатать каблук в чью-то запрокинутую морду на полу…
Обхохочешься. Но я не вижу его, моего випа. И ее тоже.
Прошерстить дом-базар еще раз — все его смежные помещения, все закоулки. Я делаю это быстрее, чем они переходят с одного матерного слова к следующему, быстрее, чем вообще раскрывают рот.
Вижу.
Это на его морду, оказывается, планирует сверху каблук, покачиваясь кокетливо, словно у заложившей ногу на ногу столовской девки. Узнаю по родинке на ключице, возле длинных царапин от чьих-то когтей и ворота драной футболки, с которой сорвали бейджик. А морды как таковой у него уже, в общем, нет. И он уже почти, насколько я могу понять по еле слышному коммунальному скрежету, перестал орать и даже хрипеть.
Как ты и предполагал, Молния. Ликвидируешь потом труп.
Я могу уходить. Но осматриваюсь еще раз.
Ищу ее.
…Ее волосы намотаны на чей-то мужской кулак, и какая-то коммунальная девка неторопливыми кошачьими движениями царапает ей лицо, — а она кричит, наискось разевая рот, и медленно пытается заслониться локтями, и в зажмуренных глазищах торчат на ресницах слезы, — это не смешно, я сам не понимаю почему. Подхожу, отодвигаю царапающуюся девку, она валится куда-то вбок, а я спокойно распутываю клубок тонких рыжих волос, кажется, ломая этому козлу пальцы. Никто из них все равно не поймет, что происходит. Я для этого слишком быстр, а главное — это дом-базар, тут никто не смотрит друг на друга.
Мобила.
Отвлекаюсь, напоследок легонько двинув козла в грудь; под ладонью трещат ребра. Принимаю звонок и не успеваю — не успеваю?! — ничего сказать.
— Где он, Молния?!
— Здесь, — голос почему-то садится. — Он, считайте, уже мертв… Или нужно его спасти?!
Оглядываюсь через плечо; я успею. Госпитальные девки и не таких поднимают на ноги. Пускай только мне отдадут приказ.
