Он развернул сложенный вдвое листок, бегло просмотрел его.
— Да, — сказал он, вновь обернувшись ко мне, — все верно… или почти верно.
Потом обратился к Карсу:
— Вы, кадары, лучше улетайте. Вам тут делать больше нечего.
— Вы нам угрожаете? — спокойно спросил Карс.
— Нет… я не сказал, что вам тут оставаться опасно. Просто — зачем?
— Это не мне решать, — ответил Карс.
— Я думаю, мы навестим ваше представительство в Нью-Йорке. Да они и сами понимают. Транспортники сейчас отовсюду свозят кадаров туда — завтра вечером с базы придет челнок.
— Откуда ты знаешь?
Он пожал плечами:
— У нас свои источники.
Потом вновь обернулся ко мне:
— С ними проще. Все-таки Земля так и не стала им домом. А вот как быть с той одной сотой процента, которая оказалась невосприимчивой к зет-соединению?
— Кого ты имеешь в виду?
Сердце у меня заныло от какого-то тоскливого предчувствия.
— Разумеется, мы не хотим никому причинять вреда… Они могут устраивать свою жизнь как хотят. Но легко ли им будет жить в изменившемся мире? Подумайте над этим, Матиссен.
— Ты хочешь сказать…
— Тут я бессилен. Мне жаль. Мне действительно жаль.
На его лице тем не менее не отражалось никаких чувств, в том числе и жалости.
— Ладно, — сказал он, — у меня не так уж много времени. Пошли, Хенрик. Хватит дурака валять.
— Умолкни, паскуда, — палец террориста дрожал на курке. — Никуда я с тобой не пойду.
— Пошли, нас ждут.
— Убирайся, ты, сволочь, пока я не всадил в тебя всю обойму!
— Никак не хочешь примириться с очевидным? Ну, как знаешь…
Он неторопливо оглядел нас.
— Мне пора. А вы… что ж, осталось не так уж много времени. Кстати, Матиссен, Антон передает тебе привет.
— Ты хочешь сказать…
Он усмехнулся:
— Вот именно.
Я не сводил с него глаз, но даже при этом не успел заметить, как он исчез. Только что он стоял тут, перед нами, — и через миг его уже не было.
— Вот это номер, — пробормотал Карс.
— Что он имел в виду, этот ублюдок, — тихо спросил Хенрик, — зачем он меня звал?
Я покачал головой:
— Не знаю… Может быть… может быть, ты теперь тоже один из них, Хенрик?
— Нет! — отчаянно выкрикнул он. — Нет! Это ложь! Это он нарочно!
— Ну, конечно, ложь, Хенрик, — примирительно сказал Карс, — успокойся.
— Что ты понимаешь, ты, чурбан?!
— Ладно, — вздохнул я, — что толку гадать. Пошли в столовую. Там наверняка остались какие-то запасы. Хоть поедим за столом, как приличные люди.
— Я очень вымотался, Олаф, — пожаловался Карс.
— Я тоже.
Усталость, которая подтачивала меня, не имела ничего общего с физическим утомлением. Она шла откуда-то изнутри. Все потеряло смысл. Привычная жизнь осталась позади, а те неведомые дали, в которые шагнуло человечество, похоже, были для меня закрыты. Конечно, Земля большая, и, если верить Рамиресу, на ней должны были остаться еще люди… такие, как я. Но какое мне до них дело, если я потерял всех, кого любил? Они ушли куда-то далеко, и я больше не мог до них дотянуться.
В полном молчании мы пообедали в пустой столовой. Потом разошлись по комнатам. Вокруг стояла такая оглушительная тишина, что ее было страшно нарушать даже разговором — казалось, все вокруг вот-вот разобьется на мелкие осколки.
Или, может, уже все разбилось, и теперь я в недоумении стоял среди обломков моей прежней жизни.
* * *
Ногалес — Нью-Йорк 13 ноября, 2128 годаЯ проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел в рассветных сумерках физиономию Карса. На миг мне показалось, что мы все еще бредем по Гиблым Землям и все, что случилось потом, — просто дурной сон. Но первые же его слова разбили эту иллюзию.
— Собирайся, Олаф, — сказал мой напарник, — сейчас транспортник прилетит.
— Откуда ты знаешь?
— Я только что из радиорубки. Они сядут на посадочную площадку снаружи.
— Куда мне лететь? И зачем?
— Не выдумывай, Олаф! Я тебя тут одного не оставлю.
Похоже, он был настроен решительно, и я не стал с ним препираться. К чему?
— Ладно, — сказал я, — уговорил. Видишь, какой я покладистый.
— Пойдем сходим за Хенриком. Он с вечера так и не показывался. — И добавил, покачав головой: — Не нравится он мне. Совсем рассыпался.
— Расклеился?
— Какая теперь разница, Олаф?
И вправду, подумал я, какая разница…
Дверь крохотной каморки, где устроился на ночлег Хенрик, была заперта. Я постучал.
— Хенрик!
Молчание.
— Хенрик, открой. Это мы!
Никакой реакции.
Я посильнее нажал на дверь. Она была заперта изнутри.
— Очень меня это беспокоит, Олаф, — пробормотал Карс, — мало ли что…
— Надеюсь, он простит нашу назойливость.
Я разбежался и плечом ударился о дверь. Хлипкий замок легко поддался. Комната была пуста.
— Куда он делся? — удивленно спросил Карс. — На окнах-то решетки.
Я устало ответил:
— Туда… к ним. Он ведь один из них, понимаешь. Как бы он ни сопротивлялся…
— Что же теперь делать, Олаф? — недоуменно спросил Карс.
— А что мы можем сделать? Его уже не вернешь. Ты вроде хотел куда-то лететь…
Мы вышли во двор и побрели к посадочной площадке, расположенной за наружной оградой. Пустынные помещения базы заливал серый утренний свет, вертолеты застыли, точно огромные черные насекомые, а на горизонте в тумане чернела стена леса.
Потом раздался отдаленный звук, такой странный в этом молчаливом мире. Небольшой юркий транспортник кадаров вынырнул из низких облаков и завис над площадкой, выбросив хрупкую конструкцию трапа.
— Пошли, Олаф, — сказал Карс.
Я все еще медлил.
Он подтолкнул меня к трапу, и я покорно полез вверх по перекладинам. Молчаливый пилот-кадар кивнул нам в знак приветствия и, обращаясь к Карсу, что-то сказал на чужом языке.
— Что он говорит? — спросил я.
— Он говорит, что объявлена всеобщая эвакуация, Олаф. Сегодня вечером из нью-йоркского космопорта отходит последний челнок. Мы улетаем. К завтрашнему утру на Земле больше не останется ни одного кадара.
