Часть IV. Adagio (Choral: es ist Genug!)[181]
1
Меня там не было, Жулия. В день премьеры концерта Альбана Берга для скрипки с оркестром, в котором Тереза Планелья исполняла партию скрипки, а Даниэль Баренбойм дирижировал Парижским симфоническим оркестром, я расспрашивал Лоренса Даррелла о «Маунтоливе»[182]. Жаловаться мне, конечно, не на что, потому что Даррелл произвел на меня самое глубокое впечатление. Но я бы предпочел быть рядом с Терезой. Потом она сказала мне, что не смогла пойти в «Прокоп» есть устриц, потому что Арманд уже купил билеты в Сан-Себастьян, не принимая во внимание, что исполнители – тоже люди и иногда им жизненно необходимо поесть устриц и побездельничать, сидя рядом с Баренбоймом, его прекрасной и молчаливой подругой и Армандом, который, раскрыв календарь, планирует маршруты и подсчитывает расходы. Я и сегодня не понимаю, почему Тереза не протестовала против тирании своего бывшего любовника. Я пропустил и трио Чайковского, которое Римское трио исполнило в Сан-Себастьяне и в Сарагосе. Я так и не услышал, как его играет Тереза. А мне очень хотелось его послушать, ведь говорят, что Чайковский терпеть не мог фортепианные трио и написал всего лишь одно, потому что его ангельская покровительница намылила ему шею и из-под палки заставила его приступить к работе.
Отыскать равновесие в жизни почти невозможно. В то время Тереза была в расцвете своих сил, исполняла обширнейший репертуар и с приводившим меня в отчаяние равнодушием отдавала свою жизнь, свои передвижения, свои тревоги в руки Арманда, который бесстрастно следовал безжалостному расписанию концертов, заставляя ее зарабатывать кучу денег и работать без передышки. И Микель-Пенелопа Женсана томился дома в ожидании, что она позвонит и скажет: «Микель, я прилетела, я в аэропорту». И пока не звонил телефон, он ткал и снова распускал покрывало верности и писал научную работу о поэзии Жуана Виньоли, которую ты, естественно, не читала.
– Читала.
– Ну и как?
– Нормально.
Нормально. Два месяца работы – «нормально». А когда Тереза выступала на Майорке и я был там вместе с ней, внезапно умер Эсприу. И мне было жаль, что я не смог почтить своим присутствием память поэта, которого хоронили на его любимом кладбище.
– Ты постоянно жалеешь обо всем, чего не смог сделать.
– Ну да.
– А почему ты не думаешь о том, что тебе удается сделать?
– Тереза мне тоже об этом говорила. Я вечно неудовлетворенный человек. Болос в этом смысле был умнее, он-то умел жить сегодняшним днем.
– Жузеп-Мария не был счастлив.
– Ерунда. Болос умел радоваться жизни и никогда не забывал о том, что делает. Вот в таком оптимистическом ключе и пиши свою статью.
– Он притворялся.
– Да ну, я ж его знаю.
Жулия выпрямила спину:
– Я как-то уже говорила, что Жузеп-Мария завидовал тебе.
– Мне?
С ума сойти. Болос завидовал Микелю Недовольному, завидовал человеку, жизнь в котором проснулась, лишь когда он начал ходить как привязанный за Терезой Планельей, ждать ее появления, ждать ее возвращения и влюбился в ее музыку, в ее голос, в ее терпение…
– О чем вы вообще с друзьями разговариваете, когда встречаетесь.
– Обо всем.
Как же, обо всем. Он даже не упомянул ни о своем романе с Жулией, ни о тех страхах и сомнениях, которые были с ним связаны, ни о мечтах, им рожденных. Точно – обо всем. Ни о чем мы не разговариваем с друзьями. Пока мы с Терезой в первый раз не поссорились. Я пригласил Арманда к себе домой, чтобы разъяснить ему, что нужно дать ей передохнуть, что нужно время от времени вспоминать, что Тереза – тоже человек. Ты что, решил на ней миллионы заработать?
– Микель, не будь кретином.
– Найди себе другого музыканта, его и будешь эксплуатировать.
Арманд поставил пиво на стол и улыбнулся мне:
– Это что, приказ?
– Понимай как знаешь.
– Понял: сейчас же забуду о том, что ты мне сказал. Это тебя не касается.
– Еще как касается: ты слишком многого требуешь от этой девушки, и в один прекрасный день она сорвется.
