– И когда вы поняли, что образцы требуются совсем с другой целью? – спросила Элька.
Облизнув сухие губы, профессор ответил:
– Примерно через полгода. Таинственность, с которой были обставлены поиски так называемых образцов для сравнения, сразу насторожила меня, а еще больше я не понимал, почему ткань должна быть похожа по структуре на плащаницу. По заданию кардинала я посетил многие европейские и американские музеи, однако все те куски ткани, которые я показал кардиналу, его не устроили. И как-то он обронил фразу: «Нет, не пойдет, они сразу заметят подмену».
– И вы пропустили это высказывание мимо ушей? – изумился Луиджи.
– Ну отчего же... – протянул Эдвардс. – Но кардинала я ни о чем не спрашивал. В конце концов, когда он убедился, что отыскать ткань, идентичную материи, из которой сделана плащаница, да к тому же чей возраст – семьсот-восемьсот лет (а это, повторяю, было обязательным условием), чрезвычайно сложно, вернее, нереально, появилась мысль, что образцы для анализа должны расщепляться на волокна...
– Так бы удалось скрыть то, что под видом образца плащаницы подсовывается нечто иное, – заметила Элька. – Как же Брамс был прав!
Профессор Эдвардс замолчал. Немецкая комиссарша нависла над ним:
– Ну, чего примолкли, господин ученый? Где вы отыскали подходящие образцы? И когда узнали правду, став таким образом сообщником кардинала Морретти?
– Что касается вашего последнего вопроса, – с достоинством ответил Эдвардс, – то примерно через год после того, как получил задание. Все те образцы, что я доставлял кардиналу, его высокопреосвященство сравнивал с фотографиями плащаницы. И как-то я спросил его, отчего ему требуется максимальная схожесть. Он попытался выкрутиться, заверяя меня, что в ином случае ученые, проводящие анализ, еще до получения результатов поймут, какой кусок вырезан из плащаницы, потому что рисунок и цвет плащаницы – уникальны. Но кардинал никак не мог объяснить, отчего возраст похожих образцов должен быть семьсот-восемьсот лет. И ему пришлось выложить мне правду: на него возложена миссия по фальсификации передаваемых на исследование кусков материи. Кардинал взял с меня клятву хранить молчание...
– Которую вы только что нарушили! – заявил Луиджи, и профессор заметил:
– Кардинал Морретти умер, значит, мои обязательства перед ним утратили силу.
– Кто возложил на него миссию по фальсификации образцов? – спросила Элька.
Профессор замялся.
– Этого я в самом деле не знаю. Кардинал не называл никаких имен, но у меня создалось впечатление, что он уважает и боится того человека, что тот занимает отнюдь не последнюю ступень в ватиканской иерархии.
– Плёгер! – уверенно заявила Элька Шрепп. – Ганс-Петер Плёгер.
– Кардинал пообещал, – продолжал Эдвардс, – что в случае успеха я получу должность в одном из университетов по моему выбору, крупную денежную сумму, а также ежемесячную ренту в размере... Ну, в общем, это неважно!
Элька с отвращением посмотрела на ученого:
– И этого хватило, чтобы вы пошли на подлог? И согласились принять участие в заговоре? А как же ваши принципы?
– При чем здесь принципы? – устало откликнулся Эдвардс. – У меня семья – жена, дети, я работал в Британском музее на низкооплачиваемой должности без карьерных перспектив. А за кардиналом стоял Ватикан, обладающий поистине неисчерпаемыми ресурсами. И кардинал пригрозил мне, что если я откажусь помогать, то не только потеряю работу, но и... и жизнь!
– Он угрожал вам? – выпалил Луиджи.
Элька заметила:
– Думается, вы, профессор, валите теперь все грехи на покойного кардинала. Оправдаться он не может, поэтому вы пытаетесь обелить себя. Стоит ли понимать, что после того, как вы вошли в долю...
– Что за выражения? – вскинулся Эдвардс. Но Элька невозмутимо продолжила:
– Значит, вы вошли в долю и приложили все усилия для того, чтобы найти подходящие образцы? Понятно, отчего им должно было быть семьсот или восемьсот лет: тогда результаты второй радиоуглеродной экспертизы совпадали бы с результатами первой. Было бы доказано: плащаница – средневековая подделка, а тем самым нейтрализованы доводы о том, что Иисус не умер на кресте!
– Вы – умная женщина! – признал профессор Эдвардс. – Я тоже пришел к подобному выводу. И принялся за поиски. Но таких материалов в количестве, необходимом для проведения анализа, просто не было! Найти что-то для девяти лабораторий, как было изначально предусмотрено, не представлялось возможным!
– И тогда их количество быстренько сократили до трех, – усмехнулась Элька. – Заодно существенно уменьшился риск, что будет обнаружена подмена.
Профессор Эдвардс тяжело вздохнул и продолжал:
– Но кардиналу не удалось убедить ученых, что образцы необходимо предоставлять в расщепленном на волокна виде. У меня к тому времени имелся один образец, который я отыскал в запасниках музея Прадо, он более или менее походил на плащаницу, правда, материя датировалась второй половиной пятнадцатого века.
– Этим и объясняется такой разброс в результатах анализа, – предположила комиссарша. – Лаборатории получили разные куски и, соответственно, установили разный возраст, который отличался на десятилетия, а в одном случае на столетие.
– Верно, – нехотя признал Эдвардс. – Найти холст, из которого можно было изъять все три куска, никак не получалось. И вот мне попался в руки каталог сокровищ собора Святого Мартина, находящегося в небольшом городке на самой границе Франции и Великого княжества Бертранского. И меня как громом поразило: я увидел власяницу графа Виктора Орли де Саллей (отца первого властителя этой крошечной страны), умершего в 1299 году. Я отправился в княжество, осмотрел власяницу и установил, что ее подкладка очень похожа по фактуре на плащаницу. Местный кюре никогда бы не позволил мне изъять даже крошечный образец, поэтому, воспользовавшись тем, что он отвлекся, я незаметно отрезал небольшую полоску от подкладки.
– Очередное преступление во имя веры, – сказала с сарказмом Элька. – Кардинал был доволен?
– Более чем! – ответил Эдвардс. – Он хотел заполучить еще один кусок подкладки, но, не вызывая подозрений и пересудов, это было нереально. И мы сошлись на том, что хватит того, что я привез с Лазурного побережья. Потом наступил день изъятия образцов, которые в самом деле были отрезаны в присутствии свидетелей. Кардинал, сопровождаемый профессором Ринальди и мной, отправился в ризницу, чтобы упаковать образцы. Ринальди ни о чем не имел представления, и мне не составило труда под благовидным предлогом выманить его из ризницы. У кардинала было предостаточно времени, чтобы подменить подлинные куски плащаницы на фальшивые, упаковать их и вместе с так называемыми контрольными образцами передать представителям лабораторий. Все прошло без проблем...
– Еще бы, – съязвила Элька, – кто бы мог заподозрить, что его высокопреосвященство замешан в обмане! Каждый получил то, что хотел: Ватикан – датировку плащаницы Средними веками, вы – должность в Кембридже и кучу денег. Спасибо за признание! Кстати, как называется тот городишко, в котором вы украли кусок власяницы?
