Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
Ирка, понятно, бессознательно подражала матери, а Галина в деревне обретала мир. Однообразная работа на грядках не требовала усилий ума, не требовала нервов, переживаний, напряжения воли. В земледелии поровну было удачи и отдачи, то есть божьей милости и результата трудов. Толстая Галина, сопя, детскими грабельками рыхлила почву, развешивала кудрявые пряди гороха, подвязывала помидоры, заботливо ворошила и поливала из лейки огуречные кущи. Растения не обманывали, не упрямились, а на заботу отвечали зеленью и плодами. Галина не замечала за собой, что она зачастую просто молча стоит посреди огорода с ведром или лопаткой в руке и смотрит куда‑то в никуда, слушает стук поездов на железной дороге.
Ничего такого Яр‑Саныч не воспринимал. Огород — это семь вёдер огурцов, двадцать мешков картошки, двенадцать банок клубничного варенья, счёт за электричество, полгрузовика опила на подкормку, четыре кубометра дров для дома. Огород нужен ради продуктов. Если продукты с огорода обходятся дороже магазинных, то огород совершенно ни для чего не нужен.
Зиму Яр‑Саныч работал сторожем вневедомственной охраны, сидел на вахте в проходной хлебозавода. «Юбиль» и спортзал, «Коминтерн» и Сергей Лихолетов остались где‑то в прошлом, Яр‑Саныч о них и не думал. А весной Галина потребовала от мужа увольняться и ехать в Ненастье.
— Ты объясни мне, дураку, зачем?! — надрывался Яр‑Саныч. — Нахера твои огурцы? Нахера твоя малина? Люди ваучеры скупают, во всякие фонды вкладываются, деньги советские поменяли, доллары кругом, миллионеры, по телику реклама — МММ сто процентов годовых, а у тебя огород!..
Конечно, Яр‑Саныч никого не переубедил. Галина и Ирка снова уломали его. Он уволился, и Русланчик вместе с рассадой увёз его опять в Ненастье. В общем, Яр‑Саныч превратился в огородный агрегат, в сельхозтехнику. Он сдал все позиции до последней и отныне существовал лишь затем, чтобы готовить дачный участок для земледельческих упражнений жены. Яр‑Саныч возненавидел деревню Ненастье, все эти парники и грядки, бочки и погреба.
Огородный сезон 1994 года Яр‑Саныч пропахал на даче, зиму работал на Шпальном рынке дворником, весной 1995 года без сопротивления уехал в Ненастье. Понятно было, что такой порядок жизни для него сложился уже насовсем — то есть до тех пор, пока ноги носят.
Посередине лета — 21 июля — Яр‑Саныч ждал, что вечером, как обычно по пятницам, Русланчик привезёт на дачу Ирку и Галину. Танька, получив диплом, уже работала и на огороде появлялась по средам и четвергам, когда в её парикмахерской были выходные. Но никто в тот вечер к Яр‑Санычу не приехал. С неясной тревогой Яр‑Саныч посматривал в сторону Батуева, где в небе висели воспалённо‑сизые грозовые тучи, в которых время от времени беззвучно дёргались вспышки молний. Казалось, тучи только что вырвались из драки — они волочили за собой белёсые растрёпанные лоскутья, словно клочья мёртвой кожи. Гроза так и не добралась до деревни Ненастье; Яр‑Саныч сам полил огурцы и пошёл в дом к чаю со зверобоем. Он не знал, что в пяти километрах от него в смятом «форде» пылают Галина, Ирка и Руслан.
Русланчик после работы выпил с парнями и потом гнал «форд», чтобы скорей продолжить веселье на даче, пока градус не выветрился. На ровной дороге он слишком резко увернулся от встречного грузовика, слетел с полотна, понёсся под уклон, спьяну не сообразив нажать на тормоз, и хлопнул машину в бетонную опору ЛЭП. Все трое погибли мгновенно, а «форд» вспыхнул и выгорел изнутри, будто чугунок, забытый в печи.
Ночью, рыдая, Танюша позвонила из милиции Семёну Исаичу Зауберу — ей не к кому больше было обратиться. Заубер поднял на помощь «афганцев», как делали в прежние времена при Лихолетове. «Коминтерн» взял похороны на себя. А за Яр‑Санычем в Ненастье приехали только вечером в субботу.
На Затяге — батуевском кладбище за тяговой подстанцией — Куделин выглядел случайным человеком. Таня в чёрном платке плакала, окружённая тётками — сотрудницами Галины, а Яр‑Саныч стоял один. Всем командовал «афганец» Лодягин, которого Яр‑Саныч смутно помнил по спортзалу. За рулём траурного автобуса был «афганец» по прозвищу Немец — он всегда возил Лихолетова. А Куделин даже не спросил, откуда взялись «афганцы».
Галину и Ирину хоронили в закрытых гробах. Яр‑Саныч не поверил, что в тех двух ящиках, которые опускаются в яму, — его жена и дочь. Любовь к ним у Куделина давно иссякла, и нельзя сказать, что он был убит горем. Эти толстые горластые бабы оставались близки ему лишь по воле обстоятельств. Он не увидел лица смерти, и потому Ирка и Галина для него словно бы ушли или уехали, как они уходили или уезжали из дома без предупреждения и без объяснения, — и закрыли дверь. Были — и исчезли, будто их выключили.
Энергия недовольства всегда поддерживала Яр‑Саныча в форме, и за два дня после похорон, когда причина раздражения отменилась сама собой, Яр‑Санычу сразу нащёлкало все его годы. Танька уходила на работу, а он лежал дома на диване под ружьём‑бокфлинтом, словно пришёл с войны. Комната Ирки и Руслана была открыта. Телевизор молчал. Телефон молчал. Никто не курил. Никто не орал и не ругался. Никто не принуждал Яр‑Саныча ехать в Ненастье и горбатиться на огороде. Всё. Свобода. Счастье. Покой.
В ночь на среду Яр‑Саныч проснулся от ужаса. Он вдруг осознал, что в своей жизни он проиграл начисто. Он ничего не понял, он всегда ошибался и промахивался. Он не угадал ни одной угрозы, не отразил ни одного удара судьбы. Всё, чего он желал, ему дали — а стало только хуже. Он хотел, чтобы Галина отцепилась от него? Вот она отцепилась. Легче сделалось, а? Что ещё отнимет у него судьба? Он боялся за себя. Какую ещё часть судьба отрубит ему острым топором? Он же не увернётся. У него это никогда не получалось.
Наутро Танюша увидела, что отец собирается на дачу, как обычно: он укладывает в рюкзак свежее бельё из шкафа, заворачивает в полотенце хлеб, пересыпает в банку чайную заварку. В деревне Ненастье Яр‑Саныч всё знал и всё умел. Умел готовить, умел выращивать овощи, умел поддерживать жильё в порядке. В Ненастье он контролировал всё и управлял своей жизнью. Здесь судьба не подкрадётся к нему врасплох с острым топором.
— Жара, — пояснил Яр‑Саныч Танюше. — Четыре дня огурцы не поливал.
Он уезжал в Ненастье. Уезжал до зимы, но на самом деле — навсегда.
* * *
Глубину беды, в которой тонула Танюша, его Пуговка, Герман осознал не сразу. Поначалу ему казалось, что всё более‑менее терпимо. Конечно, грустно, однако надо принимать судьбу, какая есть. Надо смириться, что тебе вовек не будет дано что‑то бесконечно важное и нужное для тебя. А Танюша и не бунтовала. Просто жизнь в ней будто остановилась: она навсегда невеста — и навсегда не жена. Будто бы у других людей души нормальные, а её душу какая‑то злая ведьма лишила бессмертия. Потери этой вроде никто и не замечает — а весь белый свет как чужой.
О чём плачет сердце Танюши, Герман понял, когда заявилась Марина. Это случилось через пару месяцев после выборов командира «Коминтерна» — в марте 1997 года.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
