Теперь я всегда оставлял ей лучшие куски, и за лето она округлилась, шерсть стала блестеть, но короста не проходила.
Недалеко от «Жемчужины» было торфяное болото. Из него местные брали грязь для лечения. Я привел Линду к болоту, и она сразу все поняла. Недели две она каждое утро обваливалась в этой грязи, и струпья начали исчезать.
На первом этаже дома нашим соседом был старый актер. У него на столе стояло огромное хрустальное блюдо, подаренное на его еще первый юбилей и разделенное на большие и малые отделения, вероятно для фруктов и конфет. Теперь в блюде лежали лекарства: желудочные, сердечно-сосудистые, а в самом большом отсеке мази и кремы, актер по-прежнему следил за кожей лица и рук. Он спал с открытой дверью, у него единственного на первом этаже не было на балконе решетки.
Ночью я взобрался на балкон, пробрался в комнату, вспрыгнул на стол и отобрал из кремов и мазей тюбики «Фторокорта» и «Лориндена». Линда обрадовалась, когда я принес ей эти мази. Этим летом она перебралась на лодочную станцию и устроилась под перевернутой старой лодкой. Я притащил ей кусок ватного одеяла и куски махрового халата. Весь халат я притащить не мог, два дня я разгрызал халат и одеяло на куски, а две ночи таскал эти куски на лодочную станцию.
На чердаке лодочной станции я расширил дыру, чтобы Линда могла пролезать, и прогрыз вторую дыру поменьше для собственного отступления. Собаку, чтобы прогнать, могли пнуть ногой, но крыс обычно забивали.
Приближалась осень, мы все реже выбирались на крышу, потому что шли дожди. Линда нервно зевала, вероятно думая о предстоящей зиме. Зимой еды было мало для всех. В пансионат приезжали немногие, в основном молодые пары на субботу и воскресенье; чтобы привлечь отдыхающих, с них не спрашивали паспортов. Но даже за эти два дня все отходы умещались в нескольких ведрах, их уносили уборщицы для своих кур и свиней, и нам ничего не доставалось.
Я понимал, что Линду надо пристраивать. В нашем доме жильцы держали собак, в основном кобелей. Я много раз видел, как везде и всегда дрались кобели ротвейлер и ризеншнауцер. Каждый считал дом своей территорией, а понять, что их территория только квартира хозяев, они так и не смогли. Может быть, в своей прошлой жизни они были крокодилами.
Я попытался объяснить Линде свой план ее устройства, но она ничего не поняла. И раньше такое случалось. Когда она не хотела вдумываться, то всегда поддакивала и соглашалась, а сейчас угодливо вертела хвостом, но я-то видел, что она ничего не понимает.
На третьем этаже жила старая актриса с сучонками пекинес: старой и молодой — матерью и дочерью. Актриса всегда оставляла щенка из последней вязки. Но дочь-пекинеска застудила яичники и не могла иметь щенков. Так и старели вместе, совсем как люди, мать и дочь пекинески без детей и внуков. Года три назад мать-пекинеска умерла, дочь тоже совсем выстарилась и превратилась во вздорную суку старуху, а ее лай напоминал старческий кашель. По-видимому, у нее появились проблемы с мочевым пузырем, актриса выводила ее раз пять в день, последний раз — когда заканчивались передачи московского ночного канала. В это время мы обычно выходили на добычу. Остатки еды жильцы складывали в пластиковых пакетах у двери в подвал, а мы распарывали пакеты и ели отбросы.
Однажды пекинеска учуяла нас и бросилась к пакетам. Боксер мгновенно сбил ее со ступенек, все-таки он был вдвое тяжелее ее. При следующем броске он перекусил бы старое тонкое горло пекинески. Она бы и убежать не смогла, ей было двенадцать лет, по человеческим меркам девяностолетняя старуха, к тому же с больными ногами. Я остановил боксера, потому что смерть пекинески нам не простили бы. Процедура обычная. Актриса пишет заявление в правление, комендант вызывает крысоловов из санитарно-эпидемиологической станции, и снова по всему подвалу крысиный яд, крысоловки и даже газовая атака. Весной, когда в доме почти не было жильцов, в подвал закачали какой то тяжелый газ, который стелился по полу. Тогда погибла половина наших. Мы не сразу сообразили, что надо подниматься выше.
Пекинеска выбралась и теперь всегда обходила лестницу в подвал, она даже не смотрела в сторону подвала.
И я разработал свой план. Посадил Линду за кустами возле тропы, по которой всегда гуляли актриса с пекинеской, а мы: полковник, боксер и я — заняли позиции в траве вблизи от тропы. Пекинеска бросилась в нашу сторону. Я ударил ее с разбега. Удар оказался настолько сильным, что пекинеска перевернулась. Полковник ударил ее с другой стороны. Мы гоняли ее, как футбольный мяч.
Актриса онемела от ужаса. Она раскрывала рот, но у нее не хватало дыхания, чтобы крикнуть. И тут бросилась Линда. Боксер увернулся, у полковника реакция оказалась хуже, и острые зубки Линды прошлись по его шкуре. Я подал сигнал к отступлению, и мы мгновенно скрылись в густой траве. Пекинеска жалобно попискивала, с трудом ковыляя позади актрисы, а Линда шла впереди, грозно ворча и как бы охраняя от возможного нападения.
На следующее утро актриса в миске вынесла Линде еду. Теперь Линду кормили каждый день, ей разрешили даже перебраться в холл, и она спала в старом мягком кресле. Мы только однажды встретились с ней под старой лодкой. Шерсть Линды была расчесана, болячки смазаны зеленкой, а на шее появился ошейник. Линда пахла хвойным шампунем и куриным бульоном. Она была оживлена, и я понял, что ее забирают в город, я только не знал, оставит ли актриса ее у себя.
Мне стало тоскливо. Я понимал, что вряд ли увижу ее когда-нибудь, если актриса пристроит ее к одной из своих подруг. Ее, конечно, будут вывозить на какую-то дачу, но эта дача может быть за десятки километров от нашего подвала, или за сотни, если ее отдадут в другой город. Меня утешало только то, что она попадет к такой же, как актриса, интеллигентной старухе.
В начале октября за актрисой приехал ее внук. Линда по привычке вспрыгнула на переднее сиденье. Она всегда ездила со мной на переднем сиденье, а мать сидела сзади. На этот раз ей указали на заднее, пекинеска оставалась примой и ехала на коленях актрисы на переднем сиденье. Я наблюдал за их отъездом через вентиляционную трубу.
Зима оказалась суровой. Несколько недель температура переваливала за минус тридцать, многие жильцы перестали приезжать даже на субботу и воскресенье, по утрам моторы машин не заводились. Стало так голодно, что в сознании у многих крыс что-то произошло. Хотя все знали, что копченое сало отравлено, некоторые не выдерживали и проглатывали аккуратно нарезанные кусочки. В ту зиму погибли и балерина, и наркоманки, женщины всегда более доверчивы и надеются на авось.
Но наступила весна. На весенних каникулах, как всегда, в доме жили бабушки с внуками, а от детей всегда остается много отходов.
Я ждал лета и приезда старой актрисы. Наконец я увидел у подъезда дома «рено» ее внука и в полдень залег у тропы, по которой актриса выгуливала собак. Актриса вышла с Линдой и пекинеской, держа их на поводках. Значит, в доме снова был скандал: собака могла опрокинуть ребенка или облаять крикливую старуху, тогда в фойе вывешивалось строгое предупреждение для владельцев, чтобы они выводили собак только на поводках. Я понимал, что теперь Линда ограничена в передвижениях, но все-таки на что-то надеялся и весь вечер ждал ее на лодочной станции под старой лодкой. Линда не пришла.
