— Схожу, — согласился я. — Только покурю.
— Я тоже покурю.
Пока мы дошли до лестничной площадки, старик два раза останавливался передохнуть. Он задыхался.
Я постучал в ее кабинет, услышал «да» и вошел. Она что-то писала, улыбнулась мне.
— Я сейчас закончу. Да, на субботу и воскресенье я тебя отпускаю домой.
— Ко мне домой или к тебе?
— Можешь ко мне, после всех переживаний тебе нужны положительные эмоции.
— Моему старику по палате совсем плохо. Можно его оставить хотя бы недели на две?
— Нельзя.
— Почему?
— У него рак желудка с метастазами в легких. Он неоперабелен. Ему жить осталось не больше месяца.
— Скажи ему об этом. У него есть небольшие сбережения, он наймет сиделку, покается, причастится.
— Или возьмет ружье и перестреляет местных врачей за то, что запустили болезнь, вовремя не поставили диагноз.
— Тогда пусть умрет здесь, в больнице.
— Нет. Через неделю он будет ходить под себя. У меня нет санитарок убирать за ним. По инструкции я должна отправить его домой. Извини, у меня много работы.
— Она сказала, что местные врачи долечат, — соврал я старику.
— А не сказала, я до осени дотяну? Сажать мне картоху или не сажать?
— Конечно сажать.
А что я ему еще мог сказать. Он стал запихивать в трехлитровые банки трусы, майки, тапочки.
— Зачем банки-то? Лишняя тяжесть.
— А если еще год жить? Надо огурцов на зиму засолить.
Пока паковался, он устал, присел передохнуть, с трудом пропуская воздух через легкие.
Я перехватил ее в коридоре.
— Может, больничная машина довезет его хотя бы до вокзала? У него совсем нет сил.
— Не довезет, — ответила она. — В больнице три машины. Две на ремонте, третья в разгоне. Мы уже две недели не можем получить постельное белье из прачечной. Извини. — И она прошла в кладовку сестры-хозяйки.
Я бросился к телефону, соображая, кто из моих приятелей может отвезти старика на вокзал. Начал звонить. Занято, занято, занято. Середина рабочего дня. Я пересчитал свои деньги. В один конец до вокзала хватит.
Старика в палате уже не было. Я выглянул в окно. Он с двумя сумками ковылял на своих прострелянных ногах по больничному двору.
Пока я оделся, спустился на лифте, на троллейбусной остановке никого не было. Я сел в следующий троллейбус. Все равно я приеду раньше него. Посажу в поезд, дам денег попутчикам, чтобы проследили, помогли.
Я ждал его у касс Ярославского вокзала. Сбегал к отправляющейся электричке. Мог ведь сесть и без билета, старика не высадят, если покажет справку из больницы. Он так и не появился. И я понял, что никогда этого старика уже не увижу и ничем не смогу помочь.
Я не вернулся в больницу и поехал к себе домой. Она позвонила на следующее утро и спросила:
— Что случилось?
— Ты поступила со стариком как сука! — сказал я.
— Да, как сука, — спокойно подтвердила она. — Кстати, сука — это высшее проявление эволюции. Она запрограммирована на выживание и продолжение рода. А на месте старика лежит уже другой. Если я ему вовремя поставлю диагноз, я его вылечу.
И она повесила трубку. Наверное, она была права. Старики ведь все равно умирают, и надо спасать молодых. Но жениться на ней мне расхотелось…
