Потом со стороны Белорусского вокзала показалась небольшая, но сплоченная группа молодых людей с короткой стрижкой и маленькими значками с изображением Ф. Э. Дзержинского на лацканах аккуратных серых пиджаков. Молодые люди смело вклинились в толпу, произведя в ней некоторое замешательство, и потом стали по одному выдирать из нее самых активных спорщиков и чтецов и быстро уводить их куда-то за угол здания, в котором располагался кинотеатр «Москва».
Юра хотел вмешаться на стороне любителей поэзии и философии, но мне удалось оттащить от толпы и увести домой.
На третьи сутки нашего заточения в квартиру начала ломиться Татьяна — я узнала ее по звонку, но в это время мы были в дедушкином кресле в совершенно немыслимой позе, и открыть не было никакой возможности. Выждав некоторое время, я сама позвонила ей и сказала, что я дома, что у меня все в порядке — и даже больше того — и что я перезвоню ей сама как только освобожусь, но не сегодня и не завтра…
— А чем же ты там так долго занята? — блудливо хихикнула Танька. У нее на эти вещи всегда была нечеловеческая интуиция.
— Пытаюсь не выйти замуж… — усмехнулась я.
— Да ладно, я же серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю, — сказала я.
Дело в том, что когда он в первый раз предложил мне выйти за него замуж, я отнеслась к его предложению несерьезно, но с таким жаром, что он тут же забыл об ответе… Но все оказалось не так просто. Едва придя в себя от столь новых и необычных ощущений, он прикрылся одеялом, закурил и спросил:
— Ты действительно согласна?
— С чем? — томно потягиваясь, спросила я.
— Выйти за меня замуж.
— Ах ты, ежик мой сладкий… Тебе уже давно домой пора, а ты жениться собрался…
— Пожалуйста, — нахмурился он, — не зови меня больше ежиком, тем более сладким.
— А кто же ты… — еще раз сладко потянулась я и задремала.
Я проснулась от запаха кофе. Он в одном переднике стоял около кровати. Передник смешно оттопыривался впереди. В руках его был поднос с дымящейся чашкой кофе.
— Ты осуществил самую главную мечту моей жизни! — воскликнула я, принимая чашку.
— Теперь эта сказка станет для тебя былью. Ты будешь получать кофе в постель каждый день…
— А не надоест? — с сомнением спросила я.
— Кому?
— Всем, — тактично ответила я.
— Говори только за себя, — сказал он. — В себе я уверен!
И с этого момента наше общение сделалось чередой не прерывных атак с его стороны и все ослабевающей обороной — с моей.
Он был совершенно уверен, что убедит меня стать его женой, и вопрос только во времени. Причем это время он считал не годами, не месяцами, а сутками. Он считал, что такая гармония, как у нас — это чудо, дар богов, и пренебрегать им грех.
Я не решалась ему объяснить, что не очень сильно отличаюсь от всех остальных женщин на свете и что, возможно, он встретит чудо еще чудеснее, что все зависит от любви, а вот полюбить-то по-настоящему ему было просто некогда. Когда бушуют такие мавританские страсти, любовь сиротливо жмется в передней… И уж тем более я не могла ему рассказать, что испытывала гармонию и до него. А без этого главного аргумента все остальные не были убедительны. Я, например, говорила:
— Тебе же через полгода идти в армию!
— Я закошу! — невозмутимо отвечал он. — Притворюсь сумасшедшим.
— Ты не патриот.
— Я патриот тебя. Нельзя быть патриотом всего.
— А твои родители? Они наверняка будут против. Я ведь старше тебя на восемь лет.
— Молодость — это недостаток, который с годами проходит, — беззаботно отвечал он. — Угадай, кто это сказал?
— Но тебе нужно идти на работу. Тебя же уволят.
— Меня уже уволили.
— Зачем же мне безработный муж?
— Каждая следующая работа бывает более высокооплачиваемой, чем предыдущая. Это закон природы… Я не понимаю, почему ты сопротивляешься? Это доставляет тебе удовольствие? Ведь все равно в конце концов ты согласишься. Мы только зря время теряем.
— Но я же еще плохо тебя знаю, — внезапно спохватывалась я. — А вдруг ты скрытый алкоголик.
— Во мне есть и другие недостатки…
— Тем более.
— Людей без недостатков не бывает. Но у меня их значительно меньше, чем достоинств.
— Какие же у тебя достоинства?
— Я молод, а это значит, что у меня все еще впереди. Я силен, смел, умен, талантлив и очень сильно люблю тебя. Скажи, у тебя много знакомых с таким набором достоинств?
— Но для того чтобы быть мужем, этого мало.
— А что же еще нужно?
— Ответственность, надежность, способность прокормить семью…
— Ты рассуждаешь как самая обыкновенная мещанка. Неужели для тебя все упирается в деньги?
— Для меня деньги вообще не имеют значения, я их сама прекрасно зарабатываю, но если я все время буду зарабатывать больше тебя, — это испортит тебе жизнь.
— Ошибаешься, — снисходительно возразил он. — Вот если бы ты стала писать прозу лучше, чем я — это действительно могло бы испортить мне жизнь…
— А если вдруг стану?
— Ты что — уже пробовала? — подозрительно спросил он.
— Пока нет, но кто знает, что нас ждет в будущем?
— А чего там неясного? — небрежно, как о само собой разумеющемся, сказал он. — Меня ждет Нобелевская премия по литературе, а тебя — приятная поездка в Швецию на церемонию вручения премии, в качестве жены лауреата.
— Нет уж, спасибо, — сказала я. — В Швецию я никогда в жизни не поеду.
— А что ты имеешь против Швеции?
— У меня к ней врожденная неприязнь… — сказала я. Не станешь же ему рассказывать о том, как я уже однажды пыталась попасть в эту страну.
— Мы ее сообща преодолеем, — заверил меня он.
— Ты странный тип, — сказала я. — Мужчины обычно обещают жениться для того, чтобы соблазнить женщину, а ты соблазнил, чтоб жениться…
— Я вообще оригинальный тип.
— Нет, ты все-таки скажи, чего тебе так приспичило жениться? Мы что — не можем, как все влюбленные, назначать свидания, встречаться, ходить в кино, в кафе. Мы получше узнаем друг друга. Ты будешь иногда оставаться у меня…
— Ага, — подхватил он, — потом я заведу здесь собственные домашние тапочки и зубную щетку, потом однажды мне будет лень ехать домой и я останусь только по этой причине, потом мне не захочется уезжать, и через некоторое время окажется, что мы живем нормальной семейной жизнью, вот только в загс заглянуть никак не соберемся. Раз мы все равно к этому придем, то я предпочитаю действовать сознательно.
