Да, уж!.. он стал наркомом вооружения в неполных тридцать три, за две недели до начала Великой Отечественной… И вот как будто махнули перед глазами какой-то пестрядью — а это, оказывается, пролетела жизнь: в прошлом году стукнуло семьдесят… поздравили, разумеется, — и, как дорогой подарок, ко всем прежним званиям, наградам, должностям добавилась звезда Героя Советского Союза.
Странная, странная судьба — как будто нарочно придуманная, чтобы показать, какой успешной может оказаться жизнь.
Другой бы не выдержал, нет. Точно бы не выдержал — сердце бы лопнуло, печень развалилась, почки отказали… удар, паралич, инвалидность, смерть! А ему — хоть бы хны. Годами, десятилетиями спал по три, по два часа в сутки! Все на бегу, в спешке. Подчиненные между собой звали его «скороходом» — оттого, что не раз и не два, подпрыгивая на стуле от нетерпения, кричал степенно шагающим к его столу: «Ходи скорей! Скорей ходи!..»
Еще его звали «трехтактным» — это пустили в оборот умники из ЦКБ-29, знаменитой «шарашки», где Берия, повыдергав из лагерей, собрал весь цвет авиастроения. Устинов руководил КБ Мясищева. Как-то к нему обратились два заключенных инженера — с предложением создать двухтактный бензодвижок для аварийного питания самолетной электросети. «Двухтактный? А какие употребляются сейчас?» — поинтересовался Устинов. «Четырехтактные». — «Переходить сразу на двухтактные рискованно, — заметил будущий нарком. — Не лучше ли сначала заняться трехтактным?»
Стрелковое оружие, артиллерия, танки, ракеты, космос — все было на нем. Все требовало развития. Просило хоть одним глазком уметь заглядывать в будущее.
Он старался. Он хотел. Он мог.
Но если честно спросить у самого себя — стратег ли он?..
Вот еще глупости!..
А кто тогда?.. Брежнев?.. Охо-хо!..
Дмитрий Федорович знал лишь одного человека, достойного звания стратега и в полной мере доказавшего свой гений.
Это был Сталин.
Да, Сталин!
Дмитрий Федорович произносил про себя — Сталин! — и как будто грозовое облако застилало горизонт. Боже! как он любил его! как преклонялся! как хотел быть таким же, как он! Как прощал все, все!.. Да и что было прощать?
В конце сорок первого года нарком вооружения — сизый от недосыпа, с ввалившимися черными глазами самоубийцы, но чисто выбритый, в крахмальной рубашке — явился на ежевечерний доклад. Один из пунктов доклада гласил, что N-ский завод при дневном плане в десять тысяч винтовок изготовил девять тысяч девятьсот девяносто восемь.
Конечно, ему приходило в голову, что Сталин обратит на это внимание. Но днем раньше тот же завод за сутки выдал на пять винтовок больше планового количества. И нарком был уверен, что завтра тоже можно рассчитывать на перевыполнение.
— Значит, вы говорите — девять тысяч девятьсот девяносто восемь? — неспешно сказал Сталин, когда доклад, сопровождаемый его внимательными кивками, подошел к концу.
Откинулся в кресле и вскинул сощуренный взгляд казавшихся желтыми, как у тигра, глаз.
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил Устинов. — Товарищ Сталин, завтра они…
— Что же, товарищ Устинов, — произнес вождь, не слушая слов Устинова, но зная, что, как только прозвучит первый звук его собственного голоса, собеседник испуганно замолкнет. Голос его был задумчив и доброжелателен. — Если еще раз придете с таким докладом, ваши перспективы будут определены.
Так он сказал! Устинов понимал, какие именно перспективы имеет в виду вождь. И вождь знал, что Устинов это понимает. Все всем было понятно. И не требовало лишних объяснений.
Теперь, когда прошло много лет, Устинов не мог бы вспомнить своих тогдашних чувств. Страшно ли ему стало? Испугался ли он, что его, честного и преданного, поставят в один ряд с людьми, по вине которых не были изготовлены в срок две недостающие винтовки?
Сейчас казалось — нет, не испугался. Сейчас было приятно вспомнить ту предельную ясность. (Она была похожа на внезапно возникшую пустоту в голове — черную, звенящую от напряжения). Да, Сталин! Ясность — вот его знак! Простота и ясность!
Теперь такого нет… Хрущев?.. Брежнев?.. Кишка у них тонка быть как Сталин…
Не то, конечно, не то…
Но все-таки Брежнев есть Брежнев.
Он — Генеральный секретарь. То есть — всё. Вершина. Пик. Окончательность. Конечно, он не Сталин, нет… но в этом он — как Сталин.
Брежнев решил вводить войска. Пока решение не состоялось, можно было высказывать свои суждения, даже противоречить. Но когда оно прозвучало из уст Генерального — какие могут быть возражения?..
Самому Устинову с самого начала эта идея казалась привлекательной. Ведь если существует армия, должна быть и война. Армия требует войны. Пусть небольшой, пусть совсем маленькой — но войны. Нужно в реальных условиях обкатывать новые системы вооружения, нужно встряхивать личный состав… выявлять недочеты, резервы…
А Огарков — против. Вот так. У него, выходит дело, своя голова на плечах… Так-так-так!..
Устинов сощурился.
День был ясный, холодный.
* * *
На яркой голубизне неба горели рубиновые звезды Кремлевских башен.
Солнце заставляло ослепительно сверкать золото церковных куполов. Иван Великий сахарно светился.
Под бой кремлевских курантов правительственный «ЗИЛ» и две черные «Волги» проехали по Красной площади и нырнули в ворота Спасской башни.
Через пять минут Устинов и Огарков уже молча шагали по красной ковровой дорожке коридора — Устинов впереди, Огарков на полшага сзади.
В зале заседаний Политбюро присутствовали Андропов, Громыко, Черненко, Суслов. Леонид Ильич, как обычно, сидел во главе стола.
Устинов занял свое место. Маршал Огарков встал у торца стола напротив Брежнева.
— Товарищ Огарков, присядьте, — сказал Леонид Ильич, но Огарков, вопреки его предложению, только пуще вытянулся. — Товарищ Устинов информировал, что у вас есть какие-то соображения…
— Так точно! Разрешите?.. Товарищ Генеральный секретарь ЦК КПСС. Товарищи члены Политбюро. Афганистан представляет собой сложный сплав народностей, традиций и верований. Страну населяют пуштуны, таджики, узбеки, туркмены, арабы, хазарейцы, белуджи, чараймаки, муританцы, нуристанцы, племена сафи, моманд, шинвари…
Брежнев недоуменно почмокал, потом сказал, прерывая:
— Покороче, пожалуйста.
— Афганцы — нация профессиональных военных, — продолжил маршал. — Афганистан никогда не был завоеван противником. Наиболее показательны англо-афганские войны. На протяжении пятидесяти лет Англия несла огромные потери, но так и не смогла сломить сопротивление…
Брежнев закрыл глаза. Через секунду его голова начала клониться набок.
Огарков громко откашлялся.
