Нильс поднял на него взгляд. Рисхой улыбался и был похож на человека, который давно потерял всякую связь с действительностью. Рассеянный пожилой путаник, которому бы сбросить форму и смириться с тем фактом, что все предстоящие сражения он должен отныне выдерживать на дачном фронте, где его соперниками будут не арабская молодежь, а горец, лебеда и другие сорняки.
Когда Рисхой молчал, они ехали в тишине. Снег пошел сильнее, с полей сметало снежинки, и транспортный поток двигался медленно. Рисхой рассказывал о дочери, которая работает парикмахером. Ханна иногда кивала, Нильс его не слушал, представляя, как будут развиваться события, когда они приедут в Копенгаген. Он ярко представлял себе ярость Соммерстеда, презрение Леона и, что хуже всего, перспективу психиатрической экспертизы в Королевской больнице. Ему хотелось крикнуть: «Я не хочу умирать!» — но казалось, будто что-то — именно что-то — не дает ему этого сделать.
— Один из ваших коллег ждет с той стороны моста, — объяснил Рисхой. — Остаток пути с вами проедет он.
Ханна обернулась к Нильсу:
— Ну, видишь теперь? Что бы ты ни делал. Теперь мы возвращаемся.
— В точности так, как ты и предсказывала.
— Но Нильс, посмотри на это с другой стороны. Есть что-то, что больше нас, что-то, чего мы не знаем, и сейчас ты можешь это что-то почувствовать.
— Ты пытаешься меня утешить?
— Да.
— Ну ладно.
Рисхой вопросительно смотрел на нее.
Нильсу хотелось свернуться в позе эмбриона. Меньше чем через два часа он вернется обратно в Копенгаген. Они уже видели хвост очереди машин на мост через Большой Бельт.
— Я не должен переезжать на ту сторону, — пообещал он себе. — Если я окажусь по ту сторону — все кончено.
Перед мостом была длинная очередь из машин.
— Что там происходит? — громко спросил Рисхой у самого себя.
— Пробка из-за погоды? — предположила Ханна.
Полицейский кивнул и какое-то время сидел, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю.
— Трубка зовет, — пробормотал он наконец, распахивая дверцу, и спросил, поворачиваясь к ним: — Кто-то еще будет курить?
Нильс кивнул.
Ханна оказалась права: мост был временно закрыт из-за плохой видимости. Нильс переглянулся с ней, и она тоже вышла из машины.
— Я позвоню вашим коллегам, которые ждут с той стороны, чтобы они знали, что мы о них не забыли, — сказал Рисхой, отходя на несколько метров в сторону и набирая номер.
— Ты готова? — шепотом спросил Нильс у Ханны.
— Ты о чем?
— Я должен остаться с этой стороны моста.
— Нильс, что бы ты ни… — Рисхой вернулся, и Ханна не успела договорить.
— Обещают, что ветер вот-вот уляжется, — сказал он, вытягивая трубку и собираясь закурить. Зажигалка щелкала вхолостую. Нильс быстро нашелся:
— У меня есть зажигалка в чемодане. В багажнике.
Рисхой кивнул и выудил из кармана ключи. Багажник открылся с легким щелчком. Нильс расстегнул чемодан.
— С той стороны идут снежные тучи, — сказала Ханна, и пожилой полицейский с сомнением повернулся, чтобы взглянуть на север. Теперь он стоял под прицелом револьвера «Хеклер и Кох», который Нильс держал в руках. Рисхой, однако, этого не заметил и продолжал вести себя как ни в чем не бывало. Он давным-давно лишился всякого профессионального чутья, ему повезло, что Королевская полиция вообще смогла подыскать для него какое-то занятие.
— Пролив всегда страдает сильнее всего, — пробормотал он. — У меня лодка в Кертеминне и…
Нильсу пришлось слегка поднять пистолет и похлопать Рисхоя по плечу — только тогда полицейский заметил, что Нильс вооружен. Он не был напуган или удивлен, он просто-напросто не понимал, что происходит.
— Садитесь в машину, — сказал Нильс, поднимая чемодан и протягивая его Ханне.
— Что?
— Садитесь на заднее сиденье.
— Зачем? — еле слышно спросил Рисхой.
Вместо ответа Нильс распахнул дверцу.
— Отдайте мне ключи.
— Да, но…
— Быстрее! — Нильс немного повысил голос, это было необходимо, если он хотел достучаться до Рисхоя сквозь толстый панцирь многолетнего нежелания встречаться с реальностью.
Нильс сразу заметил, что маленький щелчок, с которым он открыл заднюю дверцу, изменил что-то во взгляде Рисхоя, сделал его вменяемым. Он понял, что на самом деле оказал Рисхою услугу, что это мгновение станет для полицейского поворотным. Десятилетиями выстраиваемая картина мира, в которой все окружающее было одним огромным Дакбургом, городом из комиксов про Дональда Дака, населенным сплошь добрыми людьми, на глазах у Ханны и Нильса внезапно рухнула. Осталось только разочарование. «Я-то думал, мы на одной стороне» — говорил его взгляд.
— Садитесь в машину, — уверенно и настойчиво сказал Нильс.
— Но почему?
— Потому что я не могу вернуться обратно в Копенгаген. Мне нужно уехать. — Нильс перегнулся над передним сиденьем и врезал рукояткой пистолета по рации. Из ее разбитого корпуса высунулось несколько проводов. — Мне нужен ваш телефон.
Удар стал полной неожиданностью для Нильса и попал точно в цель. Череп пронзила боль, вибрирующая в левом ухе.
— Что ты делаешь?! — ревел Рисхой. — Пытаешься меня запереть?!
Снова удар, на этот раз еще сильнее. Нильс захромал и выронил пистолет; пока Рисхой возился со своим, Нильс развернулся и ударил в ответ.
— Нильс! — Казалось, что Ханна кричит откуда-то из другого мира, хотя она стояла совсем рядом. Нильсу понадобилась секунда на то, чтобы собраться с мыслями. Морфин. Шприцы. Они в бардачке. Он услышал, как Рисхой плачет от боли и отчаяния. Нильс нашел морфин, красиво упакованный в клинически-чистый полицейский пакет для доказательств.
— Чемодан!
— Что?
Он схватил чемодан в одну руку, а Ханну в другую и пустился бежать.
Они перелезли через защитное заграждение у дороги, спрыгнули на замерзшую лужу и побежали через холодное поле. Обернувшись через плечо, Нильс увидел, как пожилой полицейский целится им вслед.
— Ханна, мне кажется, что он…
Тихий щелчок по мерзлой земле. И еще один. Как будто где-то рядом взрываются хлопушки.
— Он в нас стреляет! — крикнул Нильс, запыхавшись.
Они продолжали бежать, пока не исчезли за снежной пеленой.
* * *
Ботинки глубоко увязали в мягком снегу между деревьями.
— Он бежит за нами? — спросила Ханна, оглядываясь.
— Чуть дальше будет дорога.
Она плакала.
