также молчит, но глаза снова нет. Они будто говорят: «Сделай, что хочешь сама. Твой ход…». Я не против. Делаю еще один шаг к нему, слегка касаясь кончиками пальцев косых мышц живота, которые вздрагивают при даже таком незначительном контакте с моей кожей, а я улыбаюсь.
— Кажется, мне этого никогда не будет достаточно…
Взгляд Алекса становится каким-то странным, но я не успеваю его разгадать, да и не до этого мне сейчас. Приближаюсь еще, целую в грудь, слегка прикусываю, на что он реагирует хрипом, а это значит, что я все делаю верно. «Что я хочу» совпадает с тем «что хочет он». Спускаюсь ниже, еще ниже, берусь за резинку спортивок — он не останавливает меня, а наблюдает, когда я на секунду поднимаю глаза, вижу в его огонь. Мне это нравится — знать, что я могу так его разжечь всего парой касаний. Опускаюсь на колени. Меня больше ничего не сдерживает, я доверяю ему на сто процентов и хочу пробовать новое и новое. Он всегда ведет меня к новому, показывает, даже учит, и такие уроки всегда даются мне на отлично, оставляя после себя прекрасное послевкусие огненной неги.
Алексу не терпится. Со стороны может показаться иначе, но я знаю, что это так. Вижу это. Чувствую, когда он убирает мои волосы слегка подрагивающими пальцами. Сейчас — я его вселенная, кроме меня нет ничего. Он так сосредоточен, ждет, не торопит и не давит, но если даже будет рушиться мир, он будет смотреть на меня. Как я на него. Алекс тоже чувствует тот вакуум, в нем мы вдвоем.
С первым моим движением головой и рукой, Алекс закидывает голову назад и издает громкий стон — меня бросает в жар. С того момента, как я впервые услышала этот звук, нет для меня музыки приятнее, и я бы хотела слушать ее с утра до вечера. Всегда. Мне нравится доставлять ему удовольствие. Когда-то я помню, что думал — это унизительно, неправильно, фу! — но весь мир, кажется, состоит из перемен, и мои детские суждения не исключение. На самом деле это дико заводит. Мне нравится, как он берет меня за волосы на затылке, направляет, указывает темп. Мне нравится его сила, и я иду за ней не думая, потому что хочу за ним следовать.
Я хочу подчиняться.
В какой-то момент Алекс останавливает, тянет за руку, и когда я встаю, он подхватывает меня под бедра и ловко, будто я пушинка, поднимает на руки. Наша постель встречает нас привычным запахом зеленых, кислых яблок…
«Черт, наша постель…» — это так звучит потрясающе, что я улыбаюсь, Алекс улыбается в ответ, а потом снова целует меня.
Я издаю стон и выгибаю спину, чтобы быть к нему ближе, когда он медленно ведет губами по шее, вниз к ключицам, к груди. Вздрагиваю, когда он уделяет ей особое внимание, тихо смеюсь. Алекс слегка прикусывает такую чувствительную кожу, а потом спускается еще ниже, перебирается на пол и берется за тонкие лямки кружевных трусиков. Мои щеки вспыхивают, когда я понимаю, что он задумал, и я закрываю руками лицо, но не сопротивляюсь. Алекс уже исключил все «пробелы» в моем сексуальном образовании, и теперь я точно знаю, что будет дальше, правда так до сих пор к такому не привыкла. Хотя это и было круто. Очень круто. Прямо как сейчас.
Я чувствую его горячее дыхание на внутренней части бедер, которое собирает томительное напряжение внизу живота, но не шевелюсь. Хочу попробовать каждый этот волшебный момент, и когда он касается кожи губами, откидываюсь на подушки, издав жалобный стон. Хочу быстрее, он это знает, и поэтому очередной, глухой смешок не заставил себя долго ждать. Хочу видеть все, поэтому смотрю на нас сквозь зеркало на потолке и нетерпение только растет. Его сильные плечи, «эти» руки, которыми он обхватил мои бедра — со стороны это выглядит дико сексуально. Он сексуальный. Все дело в нем. Вот он ответ на мой вопрос: почему я кончаю почти сразу, как он меня касается? Потому что это он, все просто, и в этот раз нет исключений. Размеренные движения языком, которые сменяются быстрыми, и снова отпускают скорость, доводят до пика за каких-то жалких пару минут. Меня содрогает, я сжимаю в кулаках постельное белье и пытаюсь быть тише, но просто не могу — я чувствую слишком много, и это еще не конец. Так просто Алекс не отпустит, он любит доводить меня до состояния "оргазмической комы", которая по итогу всегда выливается в одно и тоже: глаза будто заливает свинцом, а тело словно из ваты. Мой мужчина усмехается мне на ухо, довольный свои трудом, а потом шепчет.
— Спи, моя сладкая девочка.
— Обними меня… — еле слышно бормочу, но Алекс не отвечает.
Какое-то время вообще ничего не происходит, кроме того, что сон пытается затянуть меня в свою трясину с такой силой, будто это самые кровожадные зыбучие пески в мире.
«Может он в душ пошел?» — мелькает где-то в голове, правда тут же слышится его хриплый шепот.
— Мне надо уйти.
— Что? — я пытаюсь сопротивляться, привстать, открыть глаза, но Алекс мягко останавливает, а потом слегка трется носом о мою щеку.
— Не вставай, спи. Мне надо на работу.
— Но…уже же ночь?
— С сегодняшнего дня я отвечаю за закупки, надо проверить все.
— Правда? — улыбаюсь, — Ты не сказал…поздравляю.
— Спи, котенок, — ласково целует в голое плечо, — Я приеду утром.
— Я люблю тебя, — выдыхаю, подпихивая одеяло под себя, — Будь осторожен и удачи.
И меня окончательно уносит в мир Морфея.
17; Октябрь
Абсолютное счастье опасно. Ты ничего вокруг не видишь, все застилают бурные, сильные эмоции, а еще ты чувствуешь, как будто можешь летать. Ты и летаешь. Высоко, там куда даже птицам путь заказан — ты летаешь, ты окрылен, но люди не умеют летать… Очень важно это помнить. Очень важно оставлять якоря, чтобы всегда можно было спуститься на землю безопасно по цепочке, медленно, потому что в один момент ты просто можешь рухнуть и разбиться. Однажды я попыталась представить, что со мной будет, если мы расстанемся, и мое сердце уже было разбито, поэтому я снова бежала. Отложила эти глупости в дальний ящик, навешана на него миллион огромных, амбарных замков и просто плыла по течению.
Я не оставляла якоря. Мне было страшно спугнуть, и страшно было настолько, что я забыла еще о кое чем важном: ничего абсолютного не существует, а после белой полосы всегда следует черная.
Моя
