стеклянные. Как соль, сладка земля.
Московский век. Мир, как вода, прозрачный.
Сквозь рощи видно звонницы Кремля.
Слетает лист последний сентября.
Темна Москва дремотою осенней.
И я в том мире, в том, забытом всеми,
В осенних снах смотрю одну тебя.
9
Ранним утром, в воскресенье,
Не услышав голос твой,
Я пойду незримой тенью
Над сгоревшею Москвой.
Башни темные ослепли,
День колодезный храня.
Листопад горячий пепла
Не касается меня.
Не устанут улиц сети
В саже деснами зиять.
Ничего на этом свете
Не запомнить, не понять.
Будто - воронов кормили.
Будто - купол дня погас.
Ничего в печальном мире
Не останется от нас.
Я пойду по светлым рельсам,
По трамвайным удилам.
И как будто погорельцы,
Запоют колокола.
Звон прощальный не утешить,
Горла улиц им полны.
У дерев осиротевших
Сухожилия черны.
Я пойду по сну кумиров,
По мерцанию волос.
Ничего в печальном мире
Не случилось, не сбылось.
Переулки, как веревки,
Тянут - площадь распластав.
И торчит в них Пискаревка,
Пальца чертова сустав.
Ранним утром, ранним годом
Кружит темная листва.
Ходит тихим хороводом
Черноглавая Москва.
КРАСНОЕ ВРЕМЯ
1
Судьба любви. Дремота красных слов.
Косматый византийский богослов.
Темна вода в каналах. Век поет
Печальный тонколицый идиот.
Судьба покоя. Магия руки.
Как пух, седые гласные легки.
Темна вода. Темнее - глаз белок.
Темнее - имя: Бог. Палеолог.
Судьба любви. Лютует Красный Маг.
Судьба сожженных жизней и бумаг.
Темна вода в каналах. Навсегда
Уходит горькая весенняя вода.
2
Что длится целый век, тому продлиться - вдвое.
Пугая воробьев на площади Сенной,
Кончается декабрь козлиной бородою
И зарывает в глушь жестокою зимой.
Что времени забор, глухой и деревянный.
Что сено и мороз, и сонная труха.
Во взгляде воробья под небом оловянным
Проулок двух домов мертвел и потухал.
Щербатый ход квартир. Задвижек и заслонов
Недвижимый портшез. Тряпичная душа.
Бесплотный вырастал бледнее анемона
Под крышей жестяной шестого этажа.
Так невозможно жить. Стареющая каста
Подвалов и домов. Какой ударил час
На ратуше вверху. И, как больной лекарство,
Глотает ночь шаги - поспешно и мыча.
Что ледяной канал. Что холод чудотворный.
Как сажа горяча небесного котла!
О, кто там впереди? О, это вышел дворник.
Как в ступе помело, страшна его метла.
Очесок декабря, библейский и козлиный.
Дремучий частокол. Амбары и дрова.
Что циферблат - в Свечном. Что стрелки - на Перинной.
Что крыша - на Думской. Что в Яме - голова.
Что смотрит сквозь него пронзительно и ясно,
Впитавший белизну болезни на шестом.
Но бог ему судья - его лицо прекрасно,
Светлее, чем луна в канале ледяном.
Жизнь истекла. Декабрь - в полглаза и в полслуха.
Сенную лихорадь вдохнем и разопьем.
Кошмарный шрифт листа. Опять глядит старуха
В затылок. И молчит замерзшим воробьем.
3
Наступает бессонное
Омрачение мозга.
Ты была нарисована
На картине у Босха.
Идол серо-гранатовый,
Раб греха и искуса,
У какого анатома
Он учился искусству,
У какого же гения,
У безумца какого.
И у нашего времени
Запах средневековья.
И за нашею скукою
Над пустыми дворами
Пахнет гарью и мукою
И сырыми дровами.
Омраченье бессонное.
Сожжено, что ли, небо.
Ты была нарисована,
Нет спасенья и не было,
Лишь глаза - больше страха
В ожидании хруста.
Лебедою запахло
От любви и искусства.
Лебедою - от ада.
Лебедою - от рая.
Это - Черный Анатом
Муляжи подбирает.
И в дыму юбилеев,
В паутине тревоги
Равнодушно белеют
Шестипалые боги.
4
Смотрел на март одним глазком
И ставил ноль ему,
Такой казенною тоской
Синел линолеум.
Казалось, под кору загнал
Всех веток векторы,
И воспалялся глаз окна
И глаз директора.
И время было бы - бежать,
Взывать о помощи,
Когда б не экзаменовать
Всю жизнь, до полночи.
И в мареве бровей и рам,
