Книга Добро пожаловать в ад - Андрей Дышев

Новоруков быстро подошел к кондиционеру, встроенному в стену, и повернул рукоятку подачи воздуха.

– Я набрался храбрости, снял с себя плавки и со всех ног кинулся в воду. Нырнул с головой и проплыл, сколько мог, без воздуха. Потом вынырнул, посмотрел по сторонам – Ленки нет! Мне стало так жутко! Утонула девчонка! Я начал орать, как ненормальный, нырять, шарить руками по дну. И тут слышу: «Шузик, ку-ку!» Оборачиваюсь, а на берегу чуть ли не весь наш класс. И впереди всех Ленка, уже одетая и причесанная, в обнимку с Рыбой. Смотрю, мои плавки у самой кромки воды лежат, можно достать. Я выполз из воды как лягушка, плавки рукой – хвать! А они от меня. Оказывается, были привязаны к леске. Все смотрят на меня и хохочут. Особенно Ленка заливалась, до слез я ее рассмешил. Потом они всю мою одежду на дерево закинули и ушли…

Федька залпом выпил коньяк и тотчас наполнил бокал снова. Он был смертельно бледен, и на его лбу выступили крупные капли пота. С трудом он заставил себя говорить дальше:

– На следующий день приплелся в школу, словно на смертную казнь. Глаза поднять не мог. Слышу голос Рыбы: «Шузик, трусы не забыл надеть?» И тут первый раз в жизни я почувствовал настоящую, праведную ненависть. Кинулся на Рыбу с кулаками. Думал, задушу его, и пусть потом меня судят. Но Рыба просто вытянул вперед свою длинную руку, и я ни разу не смог достать кулаком до его лица. Так и прыгал перед ним, словно козел перед калиткой. И опять весь класс ржал надо мной. И Ленка снова хохотала до слез. А потом Рыбе надоело, и он одним красивым ударом расквасил мне нос. И я залился кровью и слезами. Забавное зрелище! Никто, наверное, еще не был так унижен, как я… Помню, как я стоял на краю крыши пятиэтажного дома. Почти целый час стоял, ждал, что внизу соберется толпа, прибегут испуганные учителя, милиционеры схватят Рыбу, а Ленка снизу попросит у меня прощения. Но никто меня не заметил, и мне пришлось спуститься вниз по лестнице… Наверное, ничего бы не изменилось в моей жизни, если бы однажды… Если бы однажды…

Новоруков опять сел и стал щелкать костяшками пальцев. Я заметил, что они мелко дрожат, а его губы искривлены в какой-то болезненной ухмылке. Но глаза его были наполнены странным восторгом, словно он видел удивительное, необыкновенное зрелище.

– Как-то я допоздна задержался в школе. Ждал, пока стемнеет и можно будет незамеченным пробраться к дому. Слонялся по темным коридорам и бесцельно заглядывал в классы. И вдруг в одном классе я увидел тощего белобрысого паренька. Он был на год младше меня. Сидел за первой партой и, высунув язык от усердия, что-то старательно писал в тетради. Когда я вошел в класс, он вздрогнул и поднял голову… Ты представляешь, я увидел в его глазах страх! Самый настоящий, неподдельный страх! Этот пацан испугался меня!.. Ничего подобного я еще никогда не испытывал. Какое-то неизведанное чувство стало разрывать мою грудь. Мне казалось, что я дышу ледяным воздухом, что я вырастаю, словно монстр из фильма ужасов, что между моих губ вылезают клыки, а глаза наливаются кровью… Это было что-то удивительное! Я подошел к мальчишке и грозным голосом спрашиваю: что ты, мол, делаешь тут? Воруешь школьное имущество? А он совсем от страха смялся, головой трясет, пытается что-то ответить, и подбородок у него дрожит, и руки судорожно комкают край тетради… Я не верил своим глазам! Мне казалось, что произошло чудо, и я стал тем, кем втайне мечтал быть: сильным, страшным, беспощадным, способным побить Рыбу… Помню, я схватил его тетрадь и стал громко читать и нарочно коверкал голос, чтобы было смешнее: «А еще у бабушки были гуси, и я любил их кормить хлебом, размоченным в воде, а бабушка меня ругала, что я хлеб перевожу, потому что в сельпо хлеб привозили раз в неделю…» Мальчишка втянул голову в плечи от страха и стыда, а я смял тетрадь и кинул ему в лицо: «Ах ты, негодяй! Хлеб раз в неделю привозили, а ты его, засранец, гусям скармливал?» Я уже не мог остановиться. Сначала я щипнул его за щеку, потом дернул за волосы… Он был для меня как забавная игрушка. Мне было ужасно приятно отвешивать ему подзатыльники, давать пощечины. Мальчишка стал плакать. Тогда я выволок его за волосы из-за парты и заставил встать на колени. Он стоял и заливался слезами. Он был маленький, униженный, жалкий. И все мое унижение, которое я испытал, словно перетекало в него, и я очищался, и мне становилось легче дышать, и хотелось смеяться, что-то ломать, крушить, бить… А потом я стал плевать мальчишке в лицо. И он даже не прикрывался руками, и слюни стекали с его подбородка на отглаженный белый воротничок…

Новоруков взглянул на меня с пытливым любопытством: как я реагирую на его рассказ?

– Потом я часто вспоминал эту сцену, – продолжал он, – и понимал, что ничего более приятного не ощущал. Я и в Афган попросился только потому, что надеялся испытать там нечто подобное – прочесывать кишлаки, вламываться в дома, ставить стариков на колени… Но судьба словно дразнила меня. Ты, наверное, помнишь, что в те годы моджахеды разбивали нас в пух и прах, и большей частью мы ползали перед афганцами по земле. Меня ранило, месяц я провалялся в кабульском госпитале, потом перевели в Ташкент, и в Афган я уже больше не вернулся. И осталось неудовлетворенное чувство. И на него, как на открытую рану, стали наслаиваться новые унижения. Я попал служить в Иваново и начал скитаться по частным квартирам и сараям. Раненый офицер унижался перед всякой пьяной тварью, умоляя сдать мне комнату. Ублюдочные чиновники, которые распределяли офицерам жилье, восседали за своими столами и даже не поднимали свои откормленные свиные хари, если я приходил к ним без подарка! Я должен был кланяться им в ножки, регулярно поздравлять с праздниками, оказывать материальную помощь и бесконечно таскать им водку и закуску! – Новоруков уже перешел на крик. Схватив бокал, он с силой швырнул его об пол. – У меня открылось внутреннее кровотечение. Врач, который меня осматривал, долго вздыхал и жаловался на зарплату. Ждал, когда я дам ему денег. Каждая сука, от которой я зависел, жаждала моего унижения. Жирные, уродливые тетки, забывшие о мужской любви, наслаждались своей властью надо мной. Куда ни плюнь – в поликлинике, в квартирной части, в финансовом отделении, в кассе взаимопомощи, в отделе кадров, даже в машбюро, – везде надо было ходить на полусогнутых, с цветочками, шоколадками, бутылками, конвертами. Гараж стал строить на пустыре – так прибежала милиция во главе с местным чиновником. Привели в кабинет, глазками хлопают, мнутся и советуют: «Думай, парень, думай!» А чиновник то календарь полистает, то карандашом в ухе поковыряет, то ногу за ногу закинет – шило в заднице сидит, слов подобрать не может, как бы мягче намекнуть… Я нищенствовал, сдавал бутылки, летом воровал в садах яблоки, которые потом продавал на рынке. Пришлось сдать в комиссионку все, что привез из Афгана: магнитофон, джинсы, авторучки, электробритву… И тогда я понял, что жить в этом поганом мире может только тот, у кого есть Стол. Люди утверждают себя Столами! И всем наплевать на меня, на мои подвиги и мои раны! Стол – это таран, это броня, это машина для выбивания денег. Чем крепче Стол, тем больше благ он дает. А у меня не было Стола. У меня был только дивизион гаубичной артиллерии, честь и бесконечные долги Родине… И во мне снова что-то лопнуло. Тот мальчишка, которого я поставил на колени, не выходил из моей головы. С удвоенной силой меня стала душить жажда удовлетворения самолюбия. И тогда я решил уволиться из армии и пойти в милицию, чтобы поставить на колени и пересажать всех тварей, которые унижали меня. Всех за решетку! Мне уже ничего не надо было – ни квартиры, ни денег. Месть переполняла разум!.. И что ты думаешь? Я смог восстановить справедливость? Ха-ха-ха! Я провел блестящую операцию и поймал на взятке одного чинушу. Все было строго по закону: меченые деньги, свидетели, видеозапись. Комар носа не подточит! И что ты думаешь? Приезжает на место преступления мой начальник, заходит в кабинет и с порога протягивает руку этому чинуше. Меня с позором выставляют из кабинета, а на следующий день начинается разбор полетов: «Новоруков, мать твою! Кто тебе дал право заниматься отработкой этого человека? Да ты знаешь, кто он такой? Да он всю нашу районную милицию с дерьмом перемешает, если захочет! Ты еще молодой и многого не понимаешь!» И так далее в том же духе… Знаешь, чем закончилась эта история? Меня заставили прийти к этому чиновнику и извиниться перед ним. Извиняться, конечно, я не стал. Сказал только: «Придет время – рассчитаемся…» Целый год мне не выплачивали премиальных. Потом еще был случай. На пустыре два рыночных торгаша изнасиловали мальчишку. Я вычислил одного из них. Составил фоторобот. Очень точно получилось – и родинка над бровью, и губа рассечена. Словно фотография. Найти негодяя по этому фотороботу – раз плюнуть! А через пару дней случайно увидел то, что разослали по факсу. Боже мой! Серая мазня: два глаза, нос, а все остальное закрывает вязаная шапочка. Я кидаюсь к начальнику. Что вы, говорю, сделали с моим фотороботом? А он мне: «Новоруков, заткнись! Этого человека трогать нельзя! Он весь город продуктами снабжает. Хочешь, чтобы начался инспирированный голод?» Я к прокурору. А он мне по-отечески: «Сынок, это политика. Здесь надо головой думать, кого можно брать, а кого нельзя!» Коситься на меня стали, потому что не вымогал деньги. Как же! Белая ворона! Опасен, потому что независим.