Не отрывая глаз от баскетбола, Макгоуэн произнес:
— За такую долгую карьеру, как моя, трудно выбрать самое важное.
— Уверен, вы справитесь.
— Матч через десять минут заканчивается. Не хотите зайти ко мне посмотреть архив?
Через полчаса Леон сидел в стандартном домике на две спальни, где спартанская обстановка удивительным образом уживалась с беспорядком. Единственной мебелью в комнате было видавшее виды кожаное вращающееся кресло, которое выглядело так, словно пережило времена Гражданской войны в Испании, причем находилось на самом театре военных действий. Кроме него, там стоял весь в отметинах и царапинах письменный стол стального цвета. Все четыре стены снизу доверху покрывали металлические стеллажи, на которых выстроились обувные коробки. На каждой такой коробке был наклеен ярлычок.
— Невероятно! — вырвалось у него.
— Я всегда тешил себя надеждой, что, как только выйду на пенсию, напишу книгу, — сказал Макгоуэн. — Занятно, как мы любим себя обманывать. Я всю жизнь мотался по миру, освещая главные спортивные события. Сейчас весь мой мир сузился до экранов спутникового телевидения в «Ружье и собаке». Вы, наверное, думаете, я скучаю. Но самое удивительное в том, что не тут-то было. За все эти долгие годы я никогда не был так доволен жизнью. Я вспомнил, что в спорте я больше всего всегда любил его смотреть. Свобода без всякой ответственности, вот что теперь у меня есть.
— Опасное сочетание.
— Сочетание, дающее освобождение. Появись вы три года назад, и я сразу же бросился бы вынюхивать, не попахивает ли тут сюжетом. И я бы не успокоился, пока не выяснил всю подноготную. А сейчас трудно себе представить, насколько мне наплевать. Меня больше волнует бой, который Вегас проведет в субботу, чем волновало раньше, что сказал или сделал Джеко Вэнс. — Он ткнул пальцем в одну из полок. — Джеко Вэнс. Пятнадцать коробок, набитых доверху. Желаю приятно провести время. А у меня в «Ружье и собаке» — трансляции теннисного матча. Если уйдете раньше, чем я вернусь, просто прикройте дверь.
Когда Майк Макгоуэн около полуночи вернулся, Леон все еще был занят тем, что разбирал и раскладывал по порядку вырезки. Журналист принес ему кружку растворимого кофе и сказал:
— Надеюсь, вам платят сверхурочные.
— Нет. Можно сказать, тут личный интерес. — Леон не стал вдаваться в подробности.
— Ваш или вашего босса?
На мгновение Леон задумался:
— Одной из моих коллег. Считайте, что это долг памяти.
— Единственные долги, которые стоит платить. Итак, занимайтесь своим делом. Когда будете уходить, постарайтесь не слишком хлопать дверью.
До поглощенного работой Леона доносились звуки, обычные, когда кто-то готовится ко сну: скрипели половицы, шумела вода в ванной, ревел смыв в уборной. Потом опять воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом пожелтевших страниц.
Стрелки часов приближались к двум, когда он наткнулся на что-то, похожее на цель его поисков. Всего лишь крохотная заметка, мимолетное упоминание. Но это было начало. Выйдя из дома в прохладную темноту пустынной улицы, Леон Джексон принялся насвистывать.
Он давно не видел ни у кого таких ясных глаз. Она поддела на вилку последний ломтик копченой утки, подобрала остатки гарнира и сказала:
— Но на вас это должно же как-то сказаться — тратить столько времени и энергии на то, чтобы проникнуть внутрь извращенного мышления?
Тони медлил с ответом несколько дольше, чем требовалось, чтобы проглотить поленту.
— Учишься возводить нечто вроде Китайской стены, — наконец сказал он. — Знаешь и одновременно не знаешь. Чувствуешь и одновременно не чувствуешь. Думаю, тут есть определенное сходство с профессией репортера. Как вам спится после того, как вы ведете репортаж с места, где случилось что-нибудь вроде резни в Данблейне или бомбового удара в Локерби?
— Да, но мы всегда остаемся за кадром самого события. Вам же приходится проникать внутрь, иначе ведь не получится? Я не права?
— Но ведь и вы тоже не всегда остаетесь за кадром, разве нет? Когда вы познакомились с Джеко, его история стала частью и вашей жизни. Наверное, и вам тоже пришлось построить стену между тем, что вы лично узнали об этом человеке, и тем, что вы рассказали о нем миру. Когда его бывшая подружка выступила в бульварной прессе со своими разоблачениями, не может быть, чтобы вы отнеслись к этому только как к очередному сюжету. Неужели ее слова никак не сказались на вашем отношении к действительности? — спросил он, ухватившись за первую представившуюся за вечер возможность поговорить о ее муже.
Мики откинула со лба волосы. Он увидел, что двенадцать лет, прошедшие с тех пор, не ослабили презрения, которое вызывала в ней Джилли Вудроу.
— Дрянь бессовестная, — проговорила она. — Джеко тогда сказал мне, что все это по большей части вранье, и я ему верю. Так что ее откровения никак не изменили моих взглядов.
Приход официанта позволил ей уйти от неприятной темы. Они молчали, пока он убирал тарелки. Снова оказавшись с ней с глазу на глаз, Тони повторил свой вопрос.
— Вы психолог, — ушла она от ответа и, сунув руку в сумку, достала из нее пачку «Мальборо». — Ничего, если я?…
Он покачал головой:
— А я и не знал, что вы курите.
— Только после ужина. И не больше пяти сигарет в день, — сказала она, смешно скривив рот. — Человек, помешанный на контроле — это подконтрольный помешанный, и это обо мне.
При этих ее словах он едва не упал со стула. Единственный раз в своей жизни, когда он сам прибегнул к этому выражению, он применил его к маньяку, жертвой которого чуть было не стал. Услышать выражение из ее уст было странно и жутко.
— У вас такой вид, словно вы увидели привидение, — сказала она, делая свою первую затяжку с видимым наслаждением.
— Так, случайное воспоминание. В моей голове часто ни с того ни сего всплывают самые неожиданные ассоциации.
— Надо думать. Что меня всегда удивляло, это откуда вы знаете, верно ли угадали психологию преступника.
Она набрала полную грудь дыма и понемногу выпускала две бледные струйки через ноздри, на лице читался явный интерес.
Он внимательно посмотрел на нее. Сейчас или никогда.
— Точно так же, как мы вообще узнаем что-либо о людях. Смесь знания и опыта. Плюс к этому — умение вовремя задать нужный вопрос.
— Например?
Ее интерес был настолько искренним, что он отчасти почувствовал себя виноватым за тот неожиданный поворот, который готовился придать их приятной беседе.
— Джеко не против того, что Бетси — ваша любовница?
Ее лицо застыло, а зрачки в ужасе расширились. Понадобилось несколько долгих секунд, прежде чем она кое-как оправилась и выдавила из себя слабый смешок.
