Меткалф был озадачен.
Мерсье беспомощно развел руками.
— Его точка зрения — никогда раньше от него этого не слышал — такова: пусть Европу защищает Европа.
— Милостивый боже! — внезапно разозлился Меткалф. — Он подносит русским весь континент на золотом блюде.
— Не стану спорить.
— Будь я проклят, если подчинюсь.
— Отправлюсь в Белый дом и подам в отставку! — решительно сказал Меткалф.
— Не спешите. Советую вам сперва встретиться с Сэмом Эмметом.
— Вы кое-что должны знать, — тихо сказал Мерсье, — и Сэм способен объяснить это лучше.
Глава 63
Когда Фосетт вошел в спальню, президент в пижаме и махровом халате сидел за письменным столом.
— Ну, поговорили с Мораном?
— Он отказался выслушивать какие бы то ни было ваши предложения.
— Вот как?
— Он сказал, что с вами как с президентом покончено и никакие ваши слова теперь не имеют значения. А потом отпустил несколько оскорблений.
— Я хочу их услышать, — резко потребовал президент.
Фосетт неловко вздохнул.
— Он сказал, что ваше поведение — это поведение сумасшедшего и что ваше место в психиатрической лечебнице. Он сравнил вас с Бенедиктом Арнольдом[30]и поклялся, что сотрет время вашего руководства страной из учебников по истории. Пробурчав еще что-то, он заметил, что вы бы оказали большую услугу стране, если бы покончили с собой и тем самым спасли налогоплательщиков от дорогостоящего расследования и суда.
Лицо президента превратилось в гневную маску.
— Этот нюня-пакостник считает, что может привлечь меня к суду?
— Не секрет, что Моран делает все, чтобы занять ваше место.
— Зад у него великоват для моего кресла, — процедил президент сквозь стиснутые губы. — А голова слишком мала для такой работы.
— Послушать его, так он уже поднял правую руку, чтобы дать президентскую присягу, — сказал Фосетт. — Предполагаемый импичмент — первый шаг к тому, чтобы отнять у вас власть.
— Алан Моран никогда не будет жить в Белом доме, — жестко сказал президент.
— Не будет сессии конгресса — не будет импичмента, — сказал Фосетт. — Но вы не сможете вечно держать их в загоне.
— Они не смогут встретиться, пока я не разрешу.
— А как же завтра в Аудитории Лиснера?
— Войска быстро их разгонят.
— Предположим, национальная гвардия Виргинии и Мэриленда не уступит?
— Сколько она сможет противостоять солдатам-ветеранам и морской пехоте?
— Достаточно долго, чтобы погибнуть, — сказал Фосетт.
— И что? — холодно спросил президент. — Чем дольше я не позволю конгрессу собраться, тем большего достигну. Несколько смертей — небольшая плата.
Фосетт с тревогой посмотрел на него. Это был не тот человек, который в начале своего срока торжественно поклялся, что его администрация не прикажет ни одному американскому парню сражаться и умирать. Но он более ничего не мог сделать в рамках своей роли друга и советника. Немного погодя Фосетт покачал головой.
— Надеюсь, это не приведет к катастрофе.
— Струсили, Дэн?
Фосетт почувствовал, что загнан в угол, но прежде чем он смог ответить, в комнату вошел Лукас с подносом с чашками и чайником.
— Кто-нибудь хочет травяного чаю? — спросил он.
Президент кивнул.
— Спасибо, Оскар. Вы очень заботливы.
— Дэн?
— Спасибо, не откажусь.
Лукас разлил чай и раздал чашки, оставив одну себе.
Фосетт почти немедленно осушил свою.
— Можно бы и погорячей, — пожаловался он.
— Прошу прощения, — сказал Лукас. — Остыл по пути с кухни.
— А по мне в самый раз, — сказал президент между глотками. — Мне не нужен чай, который обжигает язык. — Он помолчал и поставил чашку на стол. — Ну так о чем мы?
— Обсуждаем вашу новую политику, — сказал Фосетт, искусно отступая от темы. — В Западной Европе поднялся большой шум из-за вашего решения вывести американские войска из НАТО. Среди послов ходит шутка, что Антонов планирует праздничный вечер в отеле „Савой“ в Лондоне.
— Мне не нравятся такие шутки, — холодно сказал президент. — Президент Антонов дал мне честное слово, что будет сидеть дома.
— Помнится, Гитлер то же самое обещал Невиллу Чемберлену.
Президент как будто хотел гневно ответить, но неожиданно зевнул и покачал головой, прогоняя дремоту.
— Неважно, что все они думают, — сонно сказал он. — Я уничтожил угрозу атомной войны, а это главное.
Фосетт понял намек и заразительно зевнул.
— Если я сегодня вам больше не нужен, господин президент, я бы отправился домой и лег в мягкую постель.
— Я тоже, — сказал Лукас. — Жена и дети начинают сомневаться, существую ли я.
— Конечно. Простите, что задержал вас так долго.
Президент направился к кровати, скинул тапки и сбросил халат.
— Включите, пожалуйста, телевизор, Оскар. Хочу посмотреть кабельные новости в двадцать четыре ноль ноль. — Потом он повернулся к Фосетту. — Дэн, на утро прежде всего назначьте встречу с генералом Меткалфом. Пусть сообщит мне о передвижениях войск.
— Будет сделано, — заверил Фосетт. — Спокойной ночи.
В идущем вниз лифте Фосетт поглядел на часы.
— Двух часов хватит.
— Он будет спать как мертвый, а утром проснется еле живой.
— Кстати, как вы это сделали? Я не видел, чтобы вы что-нибудь подсыпали в чай, а ведь вы наливали все три чашки из одного чайника.
— Старый фокус, — со смехом ответил Лукас. — Чашки с двойным дном.
Дверь лифта открылась, и они увидели ожидающего Эммета.
— Были проблемы? — спросил Эммет.
Фосетт покачал головой.
— Без сучка без задоринки. Президент уснул как ребенок.
Лукас взглянул на него с тревогой.
— Теперь самое трудное: нужно обмануть русских.
* * *
— Он сегодня спит необычайно крепко, — сказал Луговой.
