Двадцать первого октября большой черный «паккард» въехал на бейсбольный стадион «Эббетс Филд» в Бруклине. Несмотря на непрекращавшийся дождь, крыша кабриолета была опущена, и мокрый Рузвельт сидел на заднем сиденье, махал рукой и улыбался небольшой толпе людей, которые собрались в непогоду, чтобы лично увидеть, как выглядит президент Соединенных Штатов. Сотрудники секретной службы пристегнули Рузвельта к специальным опорным скобам, и он, передвигая по одному пятикилограммовому грузу за раз, выбрался из машины и встал перед толпой. Темно-синий плащ соскользнул с его плеч, и президент говорил, подставив голову дождю. Перед аудиторией фанатов «Бруклин Доджерс» он признался, что никогда не видел, как играет их команда, но заверил, что симпатизирует ей.
Затем Рузвельт похвалил Роберта Вагнера, сенатора-демократа от Нью-Йорка. «Мы вместе были в законодательном собрании, – сказал он, затем улыбнулся и добавил: – Мне не хочется думать о том, насколько давно это было». К тому времени как Рузвельт закончил хвалить Вагнера, которого должны были избрать в Сенат в 1944 году, моросящий дождь перешел в сильный ливень, но впереди ждал долгий путь и нужно было пожать еще сотни рук. После обеда были запланированы поездки в Квинс, Бронкс, Гарлем, центр Манхэттена и центр Бродвея. Но прежде чем продолжить, президента отвезли на ближайшую станцию береговой охраны, чтобы обтереться и высушить одежду. Посетив Филадельфию неделю спустя, Рузвельт высмеял известного республиканского оратора, который назвал нынешнюю администрацию «самым впечатляющим собранием некомпетентных людей, когда-либо занимавших государственные должности». Рузвельт сказал: «Что ж, если это правда, то это довольно крамольная мысль, ведь из нее следует, что мы проигрываем войну. И это ошеломляющая новость для всех нас и, безу-словно, для нацистов и японцев».
Кампания Дьюи столкнулась с дилеммой. Военные годы принесли процветание миллионам людей, которые во время Великой депрессии питались собачьим кормом и черствым хлебом. После нескольких не-удачных попыток убедить избирателей в том, что после войны вернутся тяжелые времена, Дьюи в последние месяцы кампании снова обратился к коммунистической угрозе. Он старался отделить коммунизм Советского Союза, почетного союзника, от коммунизма Эрла Браудера, лидера Коммунистической партии США, уклонявшегося от призыва во время Первой мировой. За несколько дней до выборов Дьюи сказал толпе бостонских республиканцев, что в этой кампании сторонники «Нового курса» Рузвельта пытаются задушить обсуждение своего коммунистического альянса. «Они очерняют любое обсуждение главного вопроса современности. Они намекают на то, что американцы должны любить коммунизм, иначе они оскорбят нашего боевого союзника. В это не верят даже легковерные… – сказал Дьюи. – В России коммунист – это человек, который поддерживает свое правительство. В Америке коммунист – это человек, который поддерживает четвертый срок, поэтому наш государственный строй легче изменить».
Дьюи всегда говорил очень серьезно, а у Рузвельта был талант к сарказму. Во время выступления в Бостоне неделю спустя президент обратил внимание на изъян в мышлении Дьюи. По словам историка Джеймса Макгрегора Бернса, Рузвельт сказал аудитории, что в последние несколько недель «его оппонент обвинял сторонников Рузвельта в том, что они поощряют коммунизм, и в том, что пытаются установить монархию в Соединенных Штатах. „Так что в итоге? – спросил Рузвельт у смеявшейся аудитории. – Нельзя же совместить одно с другим“». Победа Рузвельта в 1944 году не могла сравниться с его довоенными победами, но все же впечатляла: 432 голоса выборщиков против 99 у Дьюи.
Декабрьский опрос Гэллапа показал, что выборы не повлияли на отношение к Советскому Союзу. В июле 47 % опрошенных американцев ответили утвердительно на вопрос: «Как вы думаете, можно ли доверять России в плане послевоенного сотрудничества?» В декабре, когда Гэллап повторил этот вопрос, 47 % респондентов снова ответили утвердительно, в то время как количество американцев, не одобрявших дружбу с СССР, несколько снизилось. В июле 36 % респондентов относились к Советскому Союзу отрицательно; в декабре так считали 35 %. Вывод из снижения количества скептиков на 1 % между двумя опросами заключался не в том, что американцы стали лучше относиться к Советскому Союзу, а в том, что, за исключением случаев, когда их опрашивали социологи, они вообще не думали о России.
Между тем война продолжалась.
В конце августа 3-я армия Джорджа Паттона совершила 800-километровый бросок через Францию за 26 дней, 12-я группа армий Омара Брэдли мчалась к Рейну, а генерал Джордж Маршалл опрашивал своих икомандиров, чтобы узнать, сколько из них ожидает окончания войны к Рождеству. Затем последовали Голландская операция и битва на Шельде. Харли Рейнольдс, сержант 1-й дивизии, не удивился тому, что немцы быстро пришли в себя. В Нормандии у него было несколько возможностей лично убедиться в германской стойкости. Теперь, два месяца спустя, он переминался с ноги на ногу за противотанковыми надолбами, известными как «зубы дракона», на окраине Аахена, древнего немецкого города, который имел ряд особенностей.
Полтора тысячелетия назад Аахен служил домом для Карла Великого, а теперь он был частью «линии Зигфрида», главной системы укреплений рейха на западных границах. Аахен первым из немецких городов подвергся нападению сухопутных войск союзников. В тот день, когда отряд Рейнольдса прибыл в город, повсюду взрывались здания. Осколки кирпичей летали над тротуарами, а немецкие солдаты пятнадцати-шестнадцати лет бросались на американские пулеметы. Бои продолжались до 21 октября и стоили американцам пяти тысяч человек убитыми и ранеными. Таким был накал боев осенью 1944 года.
Но события в Аахене быстро затмила битва в Хюртгенском лесу. Лес находился примерно в двадцати километрах к юго-востоку от Ахена и до недавнего времени был обителью охотников, фермеров и случайных немецких солдат, ищущих уединения после Сталинграда или Курска. Союзники решили ударить по лесу, опасаясь, что немцы воспользуются его густыми дебрями, чтобы нанести фланговые удары по американским частям, продвигавшимся к Руру. Это было маловероятно, учитывая слабость 275-й немецкой дивизии, охранявшей лес, и саму идею было трудно оправдать, судя по жертвам, на которые американские части пошли в Хюртгене. Свою роль сыграли отсутствие надежного воздушного прикрытия в зимнем небе над лесом и уязвимость перед скрытыми минами-ловушками, заминированными полями и огневыми точками с колючей проволокой. После войны военный историк Рассел Вейгли сказал о кампании: «Самым надежным способом сделать лес Хюртген угрозой для для армии США было отправить американские войска в его дебри». Эрнесту Хемингуэю, освещавшему битву в Хюртгенском лесу в качестве военного корреспондента, она напомнила о Пашендейле, одной из самых кровопролитных битв Первой мировой. Разница была лишь в том, что на этот раз, как отметил Хемингуэй, артиллерийский и пулеметный огонь сопровождался авиаударами.
Число жертв быстро росло. К 16 октября 9-я дивизия США продвинулась на три километра ценой 4500 человек убитыми и ранеными. 18-й пехотный полк, прибывший к Хюртгену 8 ноября, за пять дней потерял 500 человек. С наступлением зимы и увеличением интенсивности боевых действий жизнь перестала чего-либо стоить. «Мы отвоевываем по три дерева за день, – сказал один из офицеров, – но за каждое отдаем по сотне человек. Снаряды разрываются над головой, раненые кричат, пулеметный огонь не прекращается, солдаты замерзают, живые смешиваются с мертвыми: неудивительно, что люди начали ломаться».
