Нет, к черту. Второго-то шанса не будет.
Не поворачивайся. Смотри куда смотришь, будь хорошим мальчиком.
С дерева капало, и этот тихий сплошной перестук глушил шаги. Я ступал медленно и осторожно, тщательно выбирая место — чтобы ни ветки, ни сучка. Еще… еще… еще немного… Мне уже были видны плечо, склоненная голова. Не оборачивайся… так… не смотри… Я поудобнее перехватил рукоять. Шаг, еще шаг…
Пестрый обернулся.
Рот у него открылся, глаза округлились, а рыжее и бесформенное, колышущееся между пальцами, застыло, чуть подрагивая, словно живой студень.
Черт!
Я рванулся вперед и вниз, над головой у меня пронеслось что-то горячее, в спину ударили посеченные ветки и кора. Врезавшись коленями в землю, я упал, кувыркнулся и влетел точно в ноги Пестрому. Мы покатились по траве. Пестрый вцепился в руку с кинжалом и брыкался, как девка на сеновале, а потом я оказался сверху, все правильно, с девками я всегда сверху. Шарахнув Пестрого лбом в переносицу, я освободился и тыкнул лезвием ему под челюсть. Пестрый изумленно расширил глаза, вскинул руки, на мгновение судорожно вцепившись мне в плечи, и осел на землю.
Все.
Все.
Я подождал, приглядываясь, потом медленно вытащил кинжал. Капли дождя падали на клинок и стекали густой розовой водой. Я вытер клинок о яркую котту. Красные пятна смешались с желтыми и зелеными, расползлись, пожирая цвета, превращая их в бурые кляксы.
Все.
Я убил колдуна.
Я убил колдуна. И что? И ничего.
Кровь у всех одинаковая.
В глазницах у Пестрого начала собираться вода. Я встал, провел руками по разгоряченному лицу.
Все.
— Вилл?
— Да?
— Готово. Давай.
— Ты цел?
— Да. Давай, говорю.
Наверное, надо было влезть на дерево и посмотреть. Лес озарился зеленой вспышкой, гахнуло, и земля у меня под ногами вздрогнула, толкнула в пятки. С деревьев посыпалась листва. Да, наверное, надо было влезть на дерево. Думаю, это было грандиозное зрелище. Но у меня все еще тряслись руки.
— Марк?
— Да?
— Готово. Ты ко мне или я к тебе?
— Сиди на месте, бурундук. Сейчас приду.
— Сам бурундук.
— Ну и ладно.
Идти обратно было тяжело. Откат нагнал меня и переехал, как груженная щебнем телега. Я чувствовал все: тяжесть разбухших сапог, липкий холод мокрой одежды. Мышцы стали мягкими, будто подтаявшее масло, и мерзко тряслись, отчего казалось, что коленки сейчас подогнутся и я плюхнусь носом в грязь. Упирающаяся мне в руку Вилл тянула вниз, как грузило — рыболовный крючок, но делать магическое ВЖУХ отказывалась, ссылаясь на отсутствие амулетов.
— Сука, — с чувством сказал я, перецепившись об очередной корень.
— Жаль, что не зима, правда?
Зимы мне только и не хватало. Вот чтобы такое же говно — только еще и холодно. Я покосился на Вилл. Видок у нее был бледный, но не то чтобы совсем уж плохой. Так, средней паршивости. Интересно, а от больших усилий маги умом двинуться могут?
— Нахрена тебе зима?
— Можно было бы просто сесть и скатиться с горки.
Я представил. Я мечтательно улыбнулся. Гениальная же идея! Где бы снега взять? Снежочка бы…
Гребаное лето. Гребаный дождь. Гребаное все.
Низкие грузные тучи цепляли подбрюшьем деревья. Из них безостановочно сочилась влага, рассыпаясь в воздухе холодной мокрой пылью. Вода была везде — чавкала под ногами, каплями висела на траве, срывалась густой капелью с веток. Волосы у Вилл подпрыгнули и закурчавились, как руно. Когда Вилл оступалась и наваливалась на меня, я отчетливо ощущал густой горьковатый аромат благовоний, окутавший ее влажным облаком. А от меня несло прелой соломой. Ну что за гадство!
— И что дальше?
— Ты о чем? — поглядела снизу вверх Вилл. Вдоль скулы у нее подсыхала глубокая неровная царапина. На мгновение меня охватило чудовищное в своей нелепости желание наклониться и лизнуть ее. Коснуться губами, ощутить языком металлический привкус крови. Почему-то вспомнилась голая коленка, расписанная прихотливыми темными полосами шрамов. У Вилл была мягкая кожа. И горячая. И гладкая…
— Эй, — дернула меня за рукав Вилл. — Ты в порядке? Куда поплыл?
— Я? Да. Я отлично, — тряхнув головой, я отогнал неуместные фантазии. После хорошей драки просыпается плоть — такова уж наша мужская природа. Но для подобных порывов всегда есть чернулечки с кухни. С достойными женщинами следует себя соответственно их положению. — Я в полном порядке, — заверил я Вилл. — Так что мы теперь собираемся делать?
— Ты прямо сейчас садишься на Ворона и едешь домой. Спать. И мыться — поверь, тебе это очень нужно.
— Спасибо, я знаю. А ты?
— А я строчу оправдательные рапорты и жду инспекцию.
Я помолчал. Пытался решить, что хуже — услышать ответ или не знать его.
— Выпрут? — наконец спросил я. И приготовился. Вдохнул и сжал зубы.
— Почему? Все по инструкции. Было нарушение, я отреагировала. А неофициальные просьбы к делу не подошьешь. Пускай теперь у особистов голова болит. Но писанины будет куча.
Я выдохнул. Медленно. Разжал кулаки.
— Давай писаря пришлю. Надиктуешь.
— Какого писаря? Тебя же тут нет. Черт. Черт-черт-черт!
— Что?
— Тебя тут нет! А трупы с торчащими из них болтами — есть!
Черт!
— Нахрена ты мне его дала?!
— Чтобы ты мозги мне не трахал! Я даже не предполагала, что тебе действительно придется стрелять!
— Твою мать! Давай я вырежу. Болты.
— И? Будут трупы, из которых что-то вырезали.
— Сожжем тела.
— А как я это объясню? С чего вдруг я решила на следующий день трупы жечь? По жаркому истосковалась?
Ох ты.
— Скажи, что стреляла ты.
— Если бы стреляла я, болт бы намного глубже сел. И под другим углом. Я бы в упор била.
— А у тебя арбалет слабый был. Ты женщина, все логично.
— Но он не слабый. Чтобы проверить, достаточно один раз пальнуть.
— Сожги арбалет.
— Тебя что, заклинило — сожги да сожги… Слушай, а это мысль! Доведешь меня до кромлеха и двигай домой — осторожненько, по широкой дуге, чтобы следов не оставлять. А я все там осмотрю, может, что-то подправлю и арбалет сожгу нахрен. Скажу, что стреляла.., скажем, с того вот камня — это объяснит угол проникновения. А потом болты закончились, и я арбалет отбросила, куда именно — в запарке не запомнила. Где он?
— Кто? А, да. В кустах. Я там оставил. Сейчас принесу.
