всей тьме. Он обладал силой, стократно превосходящей силу тьмы, и эта сила влилась в искру Спенса, наполнив его новым сиянием.
Голос из света заговорил с ним.
— Зачем ты проводишь свою жизнь во тьме? — спросили его.
Спенс не мог ответить. Он не мог говорить.
— Выходи на свет, — продолжал Голос, — и ты найдешь то, что ищешь.
Спенс взглянул на сияющую нить света и высоко над собой услышал страшный рвущийся звук, как будто само небо разрывалось пополам. Он зажал руками уши, пытаясь спасти их от оглушительного треска.
Во тьме появилась трещина. Из нее струился свет. На мгновение Спенсу показалось, что он заключен внутри огромного яйца, и сквозь трещину в скорлупе вливается свет из большего внешнего мира.
Сквозь треск он услышал яростный вопль тьмы, разрываемой на части и сжигаемой светом. Свет обрушился на Спенса. Он подставил ему лицо.
С ужасающим грохотом тьма обрушилась и отхлынула, свет же наоборот вспыхнул ярче десяти тысяч солнц. Его сила и живая энергия проникли внутрь Спенса, покалывая каждую пору, каждый квадратный сантиметр его кожи. Свет наконец проник в него, растворяя плоть и кости, выжигая из души остатки тьмы. Он ощущал его как огонь, уничтожающий все нечистое, накопившееся за жизнь, пожирающий клочки тьмы, таившиеся глубоко в его сущности, очищающий каждый атом его существа.
И пришел момент, когда Спенс осознал, что он и Свет — едины, он сам превращался в живой луч света. И он рос, расширялся, становился бескрайним, не знавшим ни начала, ни конца. Но тот Свет, истинный, живой Свет, который сотворил с ним это чудо, все еще где-то безмерно далеко перед ним, могущественный, спасительный Свет…
Он едва прикоснулся к источнику жизни, и теперь она текла внутри него и через него, и так будет всегда. Он стал вечным. Он знал, что родился, чтобы быть частью этого великого Света и жить в нем вечно.
Эта мысль возникла в нем ответом на музыку Света, песней без слов, бесконечно взмывающей все выше и выше, все чище…
Спенс склонился над спящим Аджани. Лес притих; до рассвета оставалось еще не меньше часа, хотя сквозь кроны деревьев наверху уже проступали розоватые краски. Сверчки в высокой траве и среди ветвей ближайших кустов музыкально стрекотали, наполняя ночь умиротворяющими звуками.
— Аджани, проснись, Аджани! — Он слышал медленное, ритмичное дыхание друга, Спенсу жалко было будить его, но он настолько переполнился новыми ощущениями, что ждать было невтерпеж. — Аджани!
Аджани проснулся легко, как кошка. Сел, настороженно осмотрелся.
— Что случилось? — Он повертел головой. — Вроде все спокойно?.. — Часовой бандитов наблюдал за ними издалека; винтовка покоилась у него на коленях. Их положение не изменилось. Аджани недоумевал.
— Аджани, я Его видел! — Дрожал не только голос Спенса, руки его тоже тряслись от возбуждения.
— Кого? — Аджани заглянул Спенсу в лицо и увидел странный свет, наполнявший глаза друга.
— Создателя! Творца всего этого, — Спенс указал рукой на окружающие их джунгли, — Творца тебя и меня, всей вселенной!
— ?..
— Я видел Сущего Бога! Он говорил со мной! — Спенс неуверенно протянул руку к Аджани. Пока он не произнес эти слова вслух, он не до конца осознавал видение. Только теперь полный смысл того, что с ним случилось, ворвался в него, лишив возможности говорить. Он ошеломленно замолчал.
— Спенс! С тобой все в порядке? — Аджани потряс его за плечо.
— Да… Я в порядке. — Спенс опустил голову и смущенно улыбнулся. — Я сон видел…
— Ну-ка, рассказывай, — потребовал Аджани. — Я, знаешь ли, привык серьезно относиться к твоим снам.
Глава 9
— Я здесь, Орту. — Хокинг смотрел на неподвижную фигуру перед собой. Прошло немало времени с тех пор, как он был во дворце, и Хокингу показалось, что его хозяин выглядит еще более истощенным, чем когда-либо.
— Почему ты здесь? — Орту говорил с Хокингом, не поднимая головы, словно продолжал спать. Только Хокинг знал, что Орту никогда не спит.
— Ты сказал, что тебе нужен Рестон… — начал Хокинг.
— Тогда почему его здесь нет? — Голос хозяина был холодным, тон угрожающим.
— Он уже идет, Орту. Сюда идет.
— Откуда ты знаешь? — Орту медленно поднял голову. Его светящиеся глаза смотрели на Хокинга с отвращением.
— Это было непросто, Орту. Мне пришлось принять… э-э, разные меры.
— Молчать! Помни, с кем говоришь! Ты опять не выполнил приказ. У тебя есть что сказать в свое оправдание?
— Моя вина. Рестон сбежал — он обманул нас. Но…
— Кто эти люди, которых ты привел с собой? Зачем они здесь?
— Они заложники, Орту. Я подумал, что лучше…
— Ты думал! Я твой господин! Ты действуешь по моей воле! Или ты забыл?
— Нет, Орту. Я не забыл. Но эта девушка... эта девушка — подружка Рестона. Вот откуда я знаю, что он придет. Если нам помогут местные начальники, мы приведем его. Ты же этого хочешь, правда?
Орту, казалось, обдумывал сказанное, а потом тяжело произнес:
— Люди Фазлула здесь. Прикажи им, чтобы губернатор перехватил Рестона на дороге и доставил сюда. Я не хочу опять потерять его. — Голова Орту снова опустилась; глаза закрылись.
— Как прикажешь, Орту.
— А эти… заложники. Устранить! Зря ты их сюда притащил. Нам они не нужны.
— Да, Орту. Все будет исполнено.
Благовония струились серыми волнами, заполняя комнату, где Орту сидел как статуя. Хокинг, почти задыхаясь от дыма, оглядел комнату, которую он и так прекрасно знал. Как всегда, ее вид вызвал в нем пугающее очарование. Ведь здесь жил хозяин — Орту сидел здесь лет сорок или пятьдесят — и из этой комнаты он направлял свою волю в сознание исполнителей.
Хокинг снова взглянул на иссохшее тело и почувствовал внутри нарастающий гнев. Орту — само воплощенное терпение; он ждал тысячу лет, пока его планы начали сбываться. И он подождет еще тысячу, пока они начнут приносить плоды. Я не могу ждать так долго, подумал Хокинг про себя. Теперь, раз у нас появился шанс, мы не будем ждать!
У Хокинга имелись собственные планы в отношении нового мирового порядка, разработанного Орту. Эти планы вскоре начнут воплощаться. Казалось нелепым, что один человек, упрямый Спенсер Рестон, в одиночку остановил их продвижение как раз тогда, когда оставалось
