Фриц Силинь — кожаный ремень. Все шло хорошо и гладко. Наступил обеденный перерыв. Товарищи Янки играли во дворе в футбол, а он один сидел в комнате и пришивал к френчу новые знаки различия и трафареты. Вдруг откуда ни возьмись вбежал Адата.
— Где старший сержант?
— Не знаю. Спроси у дежурного, — неохотно ответил Янка.
— Ах, ты не хочешь сказать? — сын прасола подскочил к Янке и, озорничая, провел ладонью по его лицу, схватил за нос и подергал: — Где старший сержант, я спрашиваю. Не скажешь? Не скажешь? Не скажешь? Не…
От прикосновения этой липкой, неопрятной руки Янке стало нехорошо. Он вскочил и дал Адате такую оплеуху, что тот растянулся на полу:
— Вот тебе старший сержант!
Или удар оказался слишком сильным, или Адата, падая, ударился носом об пол, но у него из обеих ноздрей пошла кровь. Поднявшись на ноги, он поносил Янку и грозил ему старшим сержантом.
— Вот я пожалуюсь, и ты будешь подпирать винтовку.
— Вон из комнаты, грязная скотина! — крикнул Янка.
— Кому ты приказываешь, чучело! — кричал Адата. — Пошел ты в конце концов к… Свинячья шляпа! Сопляк!
Вторая оплеуха была еще основательнее, и Адата отлетел к печке. Над правым глазом у него быстро вспух большом синяк. Третьей атаки Янки он не стал дожидаться. Пестрый, как синица, он выбежал в коридор и закричал:
— Помогите! Помогите! Где старший сержант! Зитар меня избил!
Немного погодя Янку вызвали к старшему сержанту.
— Почему поколотил Адату?
— Потому что он меня задевал, господин сержант.
— Чем он тебя задевал?
— Словами и рукой, господин сержант.
— Что он сделал?
— Ладонью провел по моему лицу и дергал за нос.
— Ну и что в этом особенного? Тебе ведь не было больно.
— Не больно, а противно, господин старший сержант. У него неопрятные руки. Когда он ими прикасается, от них дурно пахнет.
— На час под ружье!
— Мне или Адате, господин старший сержант?
— Еще на час за рассуждения!
— Благодарю, господин старший сержант.
— Третий час за вызывающее поведение!
— Понятно, господин старший сержант. Разрешите обратиться к командиру роты?
Старший сержант злобно взглянул на Янку.
— Я сам буду говорить с командиром роты. Если он разрешит, тогда обратишься к нему. Можешь идти. Доложи дежурному. Первый час отстоишь сегодня, после строевых занятий.
Вечером Янка «сушил штык» у дверей казармы. Он был не единственным, поэтому стоял под винтовкой без особого труда. Куда тяжелее было переносить усмешки и замечания Адаты. Облепленный пластырями, он намеренно проходил мимо строя наказанных и дразнил Янку:
— Ну что, получил? Подпирай теперь, пока подошвы не загорятся. Смотрите, как браво стоит наш Зитар. Важным каким стал, ни с кем не разговаривает.
Похоже было, будто злой прохожий дразнит цепную собаку. Янка крепче стиснул зубы и старался думать о том, как безобразно оттягивает плечи тяжелый вещевой мешок. Но отпрыск прасола продолжал издеваться, пока этого не заметил старший сержант.
— Ты что здесь слоняешься? — крикнул он из окна.
— Просто так, господин старший сержант, — испуганно ответил Адата. — Все сделано, а. в казарме скучно.
— Ах вот как, ты мучаешься от скуки? — усмехнулся командир. — Надень боевую форму, возьми винтовку и становись рядом с Зитаром. Будет веселее.
О, какой рев раздался в роте! И как вытянулось у Адаты лицо, когда его поставили под ружье рядом с другими! Они стояли уже давно, и их отпустили раньше, а он один, точно деревянный идол, еще стоял там. В его адрес летели далеко не лестные замечания товарищей.
На следующий вечер роту выстроили перед казармой. Ротный командир принес увольнительные и приступил к осмотру увольняемых.
— Те, кто собирается в увольнение, — три шага вперед! — раздалась команда.
Шестнадцать парией — из каждого взвода по четыре — вышли из строя и встали в отдельный ряд. И Янка тоже. Сапоги у всех блестели как вороново крыло, пуговицы сияли, а ремни были затянуты так туго, что дыхание захватывало. Взволнованно бились сердца молодых солдат: если все пройдет благополучно, сегодня вечером они уедут. Ротный командир, сопровождаемый старшим сержантом, обходил строй, осматривал каждого и проверял, знает ли тот, как держаться вне казармы. Но недаром они всю неделю готовились к этой минуте. Все прошло гладко. Наконец, капитан вынул из кармана увольнительные и стал по одному вызывать солдат к себе. Вызванный должен был по всем правилам устава подойти к командиру роты, отсалютовать, взять свидетельство, поблагодарить и вернуться в строй. Про вчерашнюю стычку с Адатой никто не вспоминал, и Янка уже думал, что командир роты еще ничего не знает. Его вызвали последним. Уже это одно доказывало, что предстоит особый разговор.
— Рядовой Зитар из первого взвода! — вызвал капитан. Но он не добавил: «Получите увольнительное свидетельство». Нет, он прежде всего внимательно осмотрел Янку, затем, подумав немного, взглянул на свидетельство и опять на Янку. — Вы вчера дрались с Адатой?
— Так точно, дрался, господин капитан! — покраснев, ответил Янка.
— Вам тоже выписано увольнительное свидетельство, но его придется разорвать. Старший сержант, отметьте: рядовой Зитар на пять суток без увольнения, начиная с завтрашнего дня, за то, что он в помещении роты затеял драку. Вы, Зитар, будете сидеть все праздники в роте и хорошенько уясните себе, что разрешено и что запрещено солдату.
Все пропало. Огорченный и взволнованный Янка вернулся в строй. Он не знал, на кого сердиться за эту неудачу: на Адату, на старшего сержанта или на командира роты. Больше всего он досадовал на самого себя: не умел сдержаться, все испортил. Пробудилось отчаянное упрямство: нет справедливости на свете, не буду дальше учиться — пусть выгоняют из инструкторской роты. Уеду без разрешения.
Но у ротного командира было еще что-то на уме. С хмурой усмешкой прохаживался он перед строем, продолжая держать в руке увольнительное свидетельство Янки.
— По нашей роте было намечено к увольнению шестнадцать человек, — наконец сказал он. — В связи с тем, что Зитар не едет, одно место остается свободным.
У всех загорелись глаза: еще один человек мог уехать домой. Адата тоже заволновался: может быть, я? Он сегодня был так популярен, из-за него наказали драчуна. Кажется, капитан имеет в виду его, вон как приветливо и поощряюще смотрит он в его сторону.
— Адата! — действительно позвал капитан. Он вышел из строя:
— Да, господин капитан!
«Неужели командир роты в самом деле отдаст мое свидетельство этому скоту?» — думал Янка. Все можно было стерпеть, только не такой явный вызов. В груди Янки закипал бурный протест, ему хотелось кричать.
— Ну, рядовой Адата, — произнес капитан, — может быть, вы хотите отправиться?
— Так точно, хочу, господин
