прикосновений… От аромата его кожи. Да что там… даже от воспоминаний о том, что происходит в супружеской спальне, когда разум и здравый смысл, позорно ретируясь прочь, уступают место желаниям разгоряченной плоти.
— Я, наверное, жутко развратная, Диньер, — прошептала, ненадолго отрываясь от нравящейся ей ласки — Но я тебя обожаю! И хочу ещё…
Надсадно глухой рык Зверя ожег слух, напряженная плоть дернулась в ладони, когда Эмелина повторила ласку вновь, вобрав в себя его плоть как можно глубже. Льерда ощущала себя то ли пьяной, то ли спятившей с ума, не имея ни желания, ни сил остановиться…
— Не останавливайся! — прошипел он, путаясь пальцами в её волосах — Только не останавливайся…
А она и не собиралась. Эмелина текла рекой и пылала пожаром, попробовал бы кто замедлить поток, либо остановить пал! Никакой магии не хватит, никаких сил… Негде их было взять, просто негде!
Почувствовав, что финал близок, льерда глубоко вздохнула. Аромат Зверя будоражил кровь, а сердце распирала радость от доставленного Своему Мужчине удовольствия.
Неожиданно выйдя из её рта, Ланнфель резко развернул жену к себе спиной. Грубо раздвинув ноги, прижал животом к постели. Войдя сзади и прикусив кожу плеча, двинувшись вперед, заполняя тело супруги собой.
— Ты мягкая внутри, — прошептал, опалив дыханием её щеку — И влажная, Серебрянка… Такая влажная, такая МОЯ!
Нежно коснувшись ладонью живота супруги, спустился вниз. Прижав пальцем тугой, наполненный кровью и страстью комочек плоти, сжал его так, как нравилось Эмми, грубо и сильно, другой рукой лаская груди, пьянея от радости обладания и восторженных женских стонов.
— Еще! — выкрикнула льерда Ланнфель, упираясь руками в постель — Ещё! Убей меня, пожалуйста… Хочу тебя! Обожаю… Зверь МОЙ! Мой, только мой…
Теперь он двигался в ней, ровно безумный.
Воздух, превратившийся в густое, горячее желе, забил горло, все мысли и слова исчезли, уступив место стонам, восторженным, тяжелым и больным, равно как и жуткому ощущению финала… Завершения! Кульминации, близости смерти. Начала новой жизни…
Тела супругов, умерев вместе, вместе же и возродились, сплавившись в одно, прижавшись теперь друг другу, медленно, медленно остывали…
— Люблю тебя, моя Серебрянка.
— И я, миленький! Я тоже очень тебя люблю…
…Много позже, когда Эмелина уснула, прижавшись щекой к теплому плечу супруга, Ланнфель прикрыл глаза, положив ладонь на её живот.
Сон пока ещё не пришел к вольнику, его дрема всегда наступала позже. Только тогда, когда Пара засыпала глубоко, Зверь позволял себе расслабиться, предоставляя и Человеку такую возможность.
«Ну ладно, — снисходительно разрешала Истинная Суть — Теперь можно. Однако, будь начеку, слабак! Сильно не раззявлевай варежку — то. А то придет Ригз, либо ещё какой хрен, и захапает Самку и Дом. Помни об этом.»
Ланнфель помнил, что Человек, что Зверь в нём — они оба не желали делиться. И вот теперь…
…и вот теперь что — то робко тронуло его ладонь.
Инстинктивно отдернув руку, вольник разлепил веки и посмотрел на живот жены.
Там, на бархатистой коже, прямо вкруг глубокого, аккуратного пупка, расплывался причудливый узор.
Бутон неизвестного цветка дрогнув, развернул округлые лепестки. Брызнув из чашечки серебристой пылью, раскрылся полностью.
Второй цветок, появившись рядом, проделал ровно тоже самое, хотя и несколько медленней, чем его собрат.
Немного потанцевав и «покивав» Ланнфелю, оба цветка, свернувшись обратно в бутоны, исчезли прочь, оставив лишь слабо сияющие следы на коже крепко спящей Женщины, да тонкий, очень нежный, едва уловимый аромат ванили и горячего сахара…
«…тягость расписывает тела наших женщин узорами поразительной красоты! — рассказ семейного целителя Гремана легким, бумажным корабликом вдруг выплыл из памяти — Уверяю вас, льерд Ланнфель, это просто потрясающе! Когда — нибудь и вам посчастливиться увидеть это Чудо.»
— Любимая моя, — прошептал Диньер, касаясь губами серебристых следов и теплой кожи драгоценного чрева — Моя дорогая. МОЯ.
Ну да, немного посопливить достаточно было нашему романтику — вольнику. Да и хватит с него. А вот Зверь уже знал абсолютно точно, кто по истечении положенного срока появится на свет. Однако же, делиться этим знанием с Человеком пока не желал. Больно много чести, пф… Пф!
…А меж тем, наступал рассвет. Начало Новой Жизни.
И Завершение Прежней.
Спустя некоторое время…
После всего вышеописанного прошло совсем немного времени.
Торжественно прошествовала Зима, ступая тяжелыми шагами. Быстро постарела и, постепенно теряя силы, вовсе сошла на «нет».
Проворно подхватив из слабеющих рук угасающей, одряхлевшей, прежде грозной Правительницы ледяной посох, юная беспечница Весна отогрела его, превратив в ароматную, цветущую ветвь. Беззлобно и задорно смеясь, передала осыпанный пахучими цветами знак власти сильному, загорелому брату — Лету, да и ушла дальше танцевать, не переживая и не тревожась ни о чём.
Горячий же красавчик, яростно согрев страстными поцелуями и жаркими руками землю, зародив в ней плоды и зёрна, оказался таким же на поверку непостоянным, как и многие горячие красавчики! Одарив наивную простушку приплодом, сам же уже навострил прочь резвые ножки…
И вот уже по следам обманщика — братца шла мудрая Осень, готовясь утирать слезы брошенной пассии рукавами — листьями, желтыми да оранжевыми. Помогать собирать урожай и отпаивать страдалицу яблочными настоями, да ягодными винами. Уговаривать ветрами — шорохами, да шёпотами… «Не ты первая, не ты последняя! Ничего, уснёшь скоро. Всё пройдёт, всё. Всегда проходит…»
Земля постепенно затихая, готовилась рожать. После же плакать, плакать и плакать долгими дождями. Сперва тёплыми, не потерявшими ещё надежду. После — холодными, стылыми, злыми, с привкусом льда и ломкими, звонкими ароматами холода. А после уже наплакавшись, успокоиться надолго.
Ничего. Всё пройдёт. Всегда проходит.
…В этот вечер в холле и столовой первого этажа царило бурное оживление.
Многие из известных, да и неизвестных нам личностей прибыли сюда.
Тут были и папаша Бильер с молодой женой Аннелизой, расцветшей, похорошевшей невероятно! Даже и не дорогая одежда красила бывшую покойницу, не броские украшения бросали росплески света на её лицо. От другого светилась льерда Старшая, вовсе от другого. Затихнув было, вспыхивала, когда рука супруга, касаясь её руки, тепло пожимала и поглаживала ладонь, успокаивая. Когда Бильер, наклонясь, бросал шепоток, вроде «Не надо волноваться, драгоценная! Всё будет отлично, вот увидишь. Верь мне.» Аннелиза верила своему новому мужу, вот и сияла. Длинные, сверкающие подвески, шуршащий шелк платья, щедрое освещение столовой были здесь не причём. Сам же папаша щурил глаза, как довольный кот, наблюдая, как цветёт одаренная семейным счастьем супруга.
Были здесь Феннер Бильер с невестой, низенькой, стеснительной, приветливой, с добрым, круглым, веснушчатым лицом. И Сэмюэль Бильер прикатил в имение, даже кто — то из Астсонов успел прибыть. Двоюродная
