в обществе не существует никаких неподвижных и абсолютных законов, которые бы раз навсегда связывали действительность и не давали ей никакого развития. Все законы историчны, историчен также и выставленный нами первый закон сложного предложения в греческом языке. В живой истории языков, как сказано выше, мы наблюдаем постоянный рост абстрагирующего мышления, и модальная зависимость придаточного предложения от главного медленно и постепенно нарастает в языках. Этот процесс заметен также и в греческом языке. Но раз мы выставили общий закон независимости, то все случаи зависимости должны нами наблюдаться и регистрироваться.
Оказывается, что только в двух случаях греческий язык начал вырабатывать грамматическим образом модальную зависимость придаточного предложения от главного. Это факт так называемого косвенного оптатива и так называемого итеративного оптатива. Да и то этот факт в греческом языке весьма неустойчив, совершенно необязателен и вполне заменим обычно полным отсутствием модальной связи придаточного предложения с главным. Это явление греческого косвенного и итеративного оптатива зафиксировано нами выше во втором законе грамматического строя сложного предложения в греческом языке; и этот закон является существенным дополнением к первому закону.
Нам кажется, что установление этих двух законов существенно необходимо уже в элементарном курсе греческого языка, так как без них невозможно вскрыть специфики греческого синтаксиса в сравнении с латинским и так как без них невозможно судить о связях греческого языка с историей человеческого мышления. В свете этих двух законов греческий язык и соответствующее ему греческое мышление оказываются основанными гораздо больше на непосредственном восприятии действительности и на отражении связей самой действительности, чем на обязательном конструировании формально-грамматических связей и, вообще, на формальной структуре языка. Объективно-реалистическая основа греческого синтаксиса заявляет здесь сама о себе и особенно в своем поразительном отличии от формально-грамматической связанности латинского языка. Но это обстоятельство, может быть, еще важнее для самой практики изучения греческого языка и для его преподавания. Учащийся, знакомый с этими законами, гораздо смелее обращается с греческими модусами, его синтаксический горизонт становится гораздо шире; он начинает понимать специфику греческого языка в сравнении с другими языками и, прежде всего, с латинским; и, наконец, ему уже не нужно зазубривать слова учебников о модальной независимости в одних типах предложений и сталкиваться с полным молчанием на эту тему в других типах предложений.
3. Типы придаточных предложений
Наметив себе некоторые черты основного характера сложного предложения в греческом языке, сделаем теперь несколько замечаний относительно типов придаточных предложений. Нетрудно заметить, что в учебниках все эти типы придаточных предложений идут в каком угодно порядке и рассыпаны как попало по всему синтаксису сложного предложения. Видно, что авторы этих учебников не имеют никакого представления о классификации рассматриваемых ими предложений и идут по путям ползучего эмпиризма.
Ранее мы, однако, уже указали, что здесь кроется некоторого рода вполне определенная классификация, которую можно продумать за этих авторов и которая основана на принципе распространенной замены отдельных членов независимого предложения. Отсюда все придаточные предложения, как мы сказали, можно было бы разделить на субстантивные, относительные и обстоятельственные, смотря по тому, заменяют ли они собою подлежащее или дополнение, или определение, или обстоятельственное слово. Придаточного предложения, которое заменяло бы собою сказуемое, не существует, ибо предложение, которое является распространенной заменой сказуемого, есть не что иное, как само же независимое предложение.
Мы меньше всего хотели бы отвергать эту школьную типологию придаточных предложений, несмотря на все ее очевидные недостатки. Она, прежде всего, слишком формальна, так как придаточное предложение времени, например, часто имеет смысл предложений причины или условия, а причинные союзы сплошь и рядом приходится понимать как союзы времени; условные предложения по своей семантике часто неотличимы от предложений времени и причины, а дополнительный или следственный союз часто вообще меркнет до какого-нибудь двоеточия или кавычек. Кроме того, придаточное предложение по существу своему никогда не является простой заменой того или иного отдельного члена независимого предложения, поскольку предложение вообще нельзя заменить только одним словом. И т.д. и т.д. Классификация эта, может быть, обладает некоторыми дидактическими качествами, но по существу своему она слишком внешняя и слишком формальная. И все же мы не хотим отрицать ее целиком, так как формально-грамматическое разделение придаточных предложений всегда является первым и опорным пунктом всех других возможных классификаций, будучи наиболее простой и понятной.
Зададим себе, однако, другой вопрос: а возможна ли какая-нибудь не формально-грамматическая, но предметная классификация придаточных предложений? Ведь мы видели выше, что греческий синтаксис больше всего базируется на непосредственных человеческих восприятиях и на прямом отражении объективной действительности и меньше всего базируется на установлении формально-грамматических связей. Если это всерьез так, то придаточные предложения, очевидно, можно делить не только формально-грамматически, но и предметно, с точки зрения отражения в них объективных связей самой действительности. И если такая предметная классификация возможна, то заранее можно сказать, что она будет играть основную роль в учении о модусах, которое в греческом синтаксисе тоже базируется больше на внешнем явлении модальностей бытия, чем на их внутренней логике. Выше мы и попробовали дать такую предметную классификацию придаточных предложений.
Действительно, вопреки всегдашней формально-грамматической зависимости придаточного предложения от главного (эта зависимость и есть основной признак придаточного предложения), фактически, предметно, по основному смыслу отнюдь не всякое придаточное предложение находится в зависимости от главного, наоборот, само является тем предложением, от которого зависит главное. Если мы скажем «Когда он пришел, он сказал», то, очевидно, для того, чтобы сказать, надо было субъекту рассматриваемого здесь действия сначала прийти, и не «пришел» зависит от «сказал», а «сказал» зависит от «пришел». Такое отношение действий главного и придаточного предложений не есть формально-грамматическое, а реальное, объективное, предметное. Если с этой точки зрения мы пересмотрим все придаточные предложения, то окажется целая большая группа таких придаточных предложений, которые не только формально-грамматически, но и предметно, реально зависят от своих главных предложений, и вместе с тем окажется тоже весьма большая группа придаточных предложений, пожалуй, даже превосходящая первую группу по своим размерам, в которых действие, зависящее от действия главного предложения, формально-грамматически является в предметном смысле, наоборот, определяющим его, так или иначе оформляющим его.
Первую группу придаточных предложений, зависящих от главного предложения и формально-грамматически и реально, мы назвали выше определяемыми или непереходными придаточными предложениями и отнесли к ним все субстантивные предложения и из прочих – финальные. Что же касается второй группы придаточных предложений, зависящих от своих главных предложений формально-грамматически, но не зависящих от них в реальном смысле, бытийно, предметно и по самому существу и, наоборот, определяющих свои главные предложения, мы назвали выше определяющими или
