могу сейчас с тобой сделать? – возбуждённо гремел Ястребцов, широко шагая по кабинету. – За укрывательство преступника я хоть сейчас могу тебя под суд отдать!
Я сидел на стуле перед широким, заваленным бумагой столом и, сложив руки на груди, упрямо глядел в пол. Битые полчаса я пытался донести до Ястребцова всё случившееся в последние два дня. Рассказал ему историю Саши, полную совпадений и почти невероятных случайностей, поведал о нападении Францева, а затем об операции по спасению молодого человека. Я старался не скрывать никаких деталей, но мой приятель оставался непреклонен.
– Насочинить Васильев что угодно мог: и не такое поют! – бушевал он. – Францев погиб, следов банды искать негде, вот и делает вид, что, мол, я не я, лошадь не моя. Может, тот его подельник был, вот и валит всё на него!
– Ты как-то очень категоричен, – произнёс я, с недоумением глядя на Николая. Чем дальше, тем страннее казалось мне его возмущение. – Может, по-твоему, и девушка замешана в деле?
– Может, и она! И ещё этот, как его…
– Иннокентий, – подсказал я.
– Да, и его проверить не мешает! Здесь явно разветвлённая сеть действовала! Иначе как они узнали о… – вдруг замерев на полуслове, он как-то детски беспомощно глянул на меня.
Я ответил Николаю пристальным взглядом. Мне вдруг стала понятна причина его гнева.
– О чём узнали? – вкрадчиво поинтересовался я.
В глазах моего приятеля блеснула чёрная молния. Сдерживая волнение, он ретировался в противоположный конец кабинета и, наклонившись над столом, принялся поспешно перекладывать документы.
Я подошёл и, нагнувшись над ухом, тихо задал короткий вопрос:
– Кто он?
– Что? Кто?! – не поднимая глаз, раздражённо гаркнул Николай. По тому как побагровел его затылок и задрожали руки чувствовалось, что ему стоило огромного труда сохранять самообладание.
– Информатор! – безжалостно припечатал я.
И попал в точку: Ястребцов взорвался. Раскрасневшийся, с каплями пота на лбу, он не меньше пяти минут носился по комнате, топал ногами, размахивал руками, в гневе скидывал на пол бумаги. И не переставая кричал. Кричал о том, что я лезу не в своё дело, что злоупотребил его доверием, что предал детскую дружбу. Он вдруг требовал от меня подробных объяснений, а в следующую минуту обвинял в некомпетентности, приказывал немедленно убираться из города и тут же обещал посадить на месяц в карцер…
Я стоял в стороне сложив руки на груди и холодно наблюдал эту вспышку гнева, ни в коем случае не собираясь принимать её на свой счёт. Было ясно, что Николай сердится на самого себя. Моя догадка об информаторе в полиции, конечно, не раз приходила на ум и ему. По большому счёту только она могла объяснить ту цепь странностей и случайностей, что сопровождали расследование – от исчезновения портрета со стола Пахомова до попытки подставить Сашу. Да и сами преступления были бы, пожалуй, трудноосуществимы, не имей убийцы доступа к полицейской информации – графикам патрулей, спискам личного состава вневедомственной охраны, расписаниям дежурных частей. Ясно было и другое – мысль об информаторе в полиции почему-то до одури пугала Николая, и он старательно избегал её, отвергая даже тогда, когда факты исключали любые другие версии. Очевидно, моя прямота, наконец, заставила его глянуть ненавистной правде в глаза…
С интересом следя за мечущимся по кабинету Ястребцовым, я пытался угадать, о чём он думает в этот момент. Возродились ли у него те подозрения в отношении кого-то из приближённых и доверенных сотрудников, которые он настойчиво отметал прежде, или, напротив, новая загадка окончательно поставила его в тупик?
Утомившись, Коля без сил упал в кресло. Нервными движениями непослушных пальцев расстегнул китель и с минуту тяжело дышал, уставившись в стол напряжённым взглядом.
– Ладно, – отрывисто произнёс наконец. – Чего ты хочешь?
Я был готов ко всему – к скупой откровенности, к жаркому спору, даже к новой вспышке гнева. Абсолютно ко всему, кроме этого вопроса.
– Что значит чего я хочу? – застыл я. – Я хочу справедливости, нормального расследования, наказания настоящих (я подчеркнул это слово) преступников.
– И, конечно, материала в свою газету? – криво улыбнулся Николай. Что-то отталкивающее и одновременно пугающее показалось в ехидном выражении его багрового, искажённого злобой лица.
– Насчёт материала мы с тобой, кажется, договаривались, – церемонно выговорил я.
– Да договорённости все эти… – зло отмахнулся он, но, не окончив фразу, энергично вскочил на ноги. – У меня к тебе другое предложение есть.
– Какое?
– Уезжай немедленно!
От удивления я не нашёлся что ответить.
– Послушай, тут такое дело, – отрывисто заговорил Ястребцов. – Оставшиеся на свободе преступники, конечно, в курсе твоего участия в истории. Для них ты – лишний свидетель, и живым, конечно, ни на кой не сдался. Сейчас начинается активная фаза расследования, и твоей жизни может угрожать реальная опасность. Могут просто прибить тебя, могут взять в заложники. Да всё что угодно! Лучше всего если ты вернёшься в Москву. Поживи месяцок у друзей, пока мы тут окончим, а там уж я тебе маякну. Не бойся, не уйдёт эксклюзив!
– Так, погоди… – растерянно уставился на него я. – Ну а что будет с Сашей, с девушкой, с Иннокентием? Ты подозреваешь их или нет?
– Всё тебе рассказать пока не могу, но ничего с твоими друзьями не случится, – отмахнулся Николай. – Саша пока посидит в интересах следствия, чтобы крупную рыбу не спугнуть: обеспечим ему там комфортабельные условия, телевизор в камере… К Софье и этому Иннокентию претензий у нас нет. Девушку возьмём под негласную госзащиту, ну а парень пусть идёт на все четыре…
– Но…
– А тебе, повторяю, необходимо срочно уехать! Если хочешь, сам собирайся, если хочешь, ребята мои тебя до столицы подкинут.
Я сказал, что доеду сам, пообещав отправиться не позже завтрашнего дня. Ясно, что разговаривать с Николаем дальше было бесполезно. Я нутром чувствовал, что что-то изменилось во время нашего с ним разговора. То ли его действительно озарила какая-то решающая, последняя догадка после моих слов об информаторе, то ли он укрепился в своих подозрениях относительно Саши. В любом случае, я обязан был сделать всё для того, чтобы помочь парню. Если Коля склоняется к версии о виновности Васильева, необходимо собрать максимум доказательств в поддержку молодого человека. В таком деле решающей может оказаться любая мелочь, любая ерунда, не замеченная сыщиками.
Первым делом я отправился на квартиру Францева. Разумеется, я не рассчитывал застать там кого-либо из его подельников, надежда была на показания соседей и знакомых. Жил Францев в так называемой «шоколадке» – длинном коричневом здании, расположенном на Озёрской улице, напротив центрального городского универмага. Из соседей Бориса дома я застал дома
