– На самом деле нашим, конечно. То есть Ордену, – поправился командор.
Василий сдвинул брови, похоже, не верил.
– Сомневаешься? Тогда я тебе вот что скажу. – Он как бы в волнении сделал шаг к Василию. – Задание это дал мне лично Великий магистр, понимаешь? Я должен был к ним в доверие внедриться. – Он сделал еще шаг, руками показывая, как именно он внедряется в доверие к врагам.
Василий смотрел на него молча, в лице не менялся. В окно ударила капля, начинался дождь. Или, может, никакого дождя, просто ударила отдельная капля и все еще можно открутить назад? Конечно, можно, кто, как не он – великий, избранный самой судьбой, неужели не одолеет какого-то там старого слесаря?
– Ты веришь мне? – спросил Быстроногий.
Василий как-то непонятно покачал головой.
– Кто Гроссмейстер Ордена?
– Гроссмейстер? – Он поднял брови и опустил, колебался. – Ну это высшая секретность, но тебе – конечно. Но только ты никому…
Командор сделал еще шаг к Василию, чуть наклонившись, точно желая прямо тут, сейчас, поведать ему на ухо все тайны мира. Василий, словно загипнотизированный, тоже качнулся к нему.
И тут Быстроногий ударил. Ударил страшно, резко, так, что не отбить – прямо в живот.
Удар был чудовищной силы – всю свою ненависть вложил в нее командор Ордена, все презрение к глупым людишкам, не понимавшим его подлинного масштаба, к дуракам, носившимся с гуманистическими идеями, от которых в мире только разлад и неясности.
Но Быстроногому не везло сегодня. Он так был выведен из себя, что забыл о кирасе. Если бы не кираса эта, Василий отправился бы на тот свет немедленно. Но и без того от удара он взлетел согнувшись, как тряпичная кукла, над землей и рухнул на пол.
Молча, без единого звука, кинулся на него Быстроногий, сжал железные пальцы на старческом, в диетических складках, горле. Василий глядел на него выпученными глазами, хрипел, схватил за запястья, но выкрутить не мог – не было сил… Командор чувствовал, как под руками медленно, подергиваясь, выходит из человека слабая старая душа, выходит покорно, не сопротивляясь почти, не переча. В глазах Василия он увидел туман, предвечную черноту, которая предшествовала самой смерти. Еще минута, полминуты еще, несколько секунд – и все будет кончено…
– Руки! – сказал кто-то за его спиной.
Он ушам своим не поверил – почудилось, да и кто мог сказать, никого здесь не было, никого, кроме него и Василия.
– Руки, – повторила пустота за спиной, и что-то тяжелое, жесткое ударило его по затылку. Он повалился на пол, но сознания не потерял. Лежа на спине, смотрел вверх. В глазах мутилось от удара, но он разглядел, увидел два женских силуэта. Один он узнал сразу – это была Настя, сквайр на испытательном сроке. А вторая… Нет, вторую он тоже узнал – царица мертвых, Хель. И хоть ему было не до веселья, но он все-таки мысленно усмехнулся: лично пришла за ним владычица ада, не побрезговала. Выходит, что-то значил он в этой жизни, не зря землю бременил.
Женщина с лебединой шеей, с кожей синей, зеленой, с глазами страшными, мертвыми, присела над ним, коснулась лица тонкими пальцами, секунду смотрела, потом сказала ласково:
– Поговорим, командор?
* * *
Главный Хранитель – молодой, статный, только-только назначенный, парадная черная форма, золотая звезда на лысом погоне – стоял за спиной Мышастого навытяжку, возвышался над ним на целую голову, но это ничего, не было у Мышастого комплекса перед высокими людьми, да и кто осмелится быть выше базилевса, разве что длиннее…
Вчерашний триумвир, без пяти минут потентат, с удовольствием разглядывал себя в огромном зеркале. Белоснежный мундир базилевса со всеми орденами и знаками власти очень шел ему, сидел как родной. Признаться, мундир этот не вчера был сшит, хранил его Мышастый, лелеял, ждал момента, счастливого шанса – и вот он настал, шанс, явился, словно по зову, вышел из-за угла, поклонился, клялся быть верным, послушным.
Одно немного омрачало радость: сбежал настоящий базилевс, выбрался из гроба благодаря предателю Чубакке. Ну да ничего, не страшно, – поскрипывал зубами Мышастый, – найдут, найдут и упокоят, и будет все прекрасно, будет все замечательно. А Чубакка… Чубакка уже поплатился за предательство, сам себя сбросил с немыслимой высоты, так и надо мерзавцу. И со всяким будет так, урок остальным, то-то Хабанера притих, даже на горизонте не появляется, испанец фальшивый, заперся у себя, знай только виски глушит, алкоголик…
– Что прикажете с триумвиром делать? – откашлявшись, как мог деликатнее спросил Хранитель.
Улыбка сползла с лица Мышастого.
– С каким триумвиром? – неприятным голосом спросил он.
– С господином Чубаккой…
Мышастый почувствовал, как кровь ударила ему в голову, билась там горячими красными толчками, гнев из самого сердца разливался по всему телу. Хотел заорать, обернуться на мундирного дурака всем ужасом смертельных бабочкиных крыльев, но передумал, сдержал себя. Только смерил с ног до головы взглядом, сказал сквозь зубы:
– Был триумвир, да весь сплыл. Погань, тухлятина, выбросите его на помойку, там ему самое место.
Генерал побледнел, но пересилил себя, подобострастно улыбнулся, приложил пальцы к фуражке: слушаюсь, мол, и повинуюсь. Но Мышастый уже передумал. Прах к праху, вспомнил он, это дало ему интересную идею.
– Кем он себя возомнил, этот рыжий поганец? – сказал он как бы сам себе, но достаточно громко. – Кем? Гуманистом, благодетелем, спасителем мира? Святым, может быть? И очень даже просто, а вы что думали? Должность ответственная, большая, нагрузка непомерная, можно и крышей поехать, так ведь, генерал?
– Так точно, ваше… – тут генерал запнулся, но преодолел себя, закончил все-таки, – ваше августейшество.
– Не спеши, – Мышастый поднял руку упреждающе, – августейшеством я стану ближе к вечеру, после инаугурации. Так вот, я про Рыжего. Раз он весь из себя такой святой, то мы им – что?
Он повернулся на хранителя, хитро подмигнул. Тот мгновенно подхватил, тоже заулыбался – так хитро, как только мог, приоткрыл рот, как бы уже готовый угадать, но не смея без высочайшего разрешения.
– Мы им дыру заткнем, – веско припечатал Мышастый, не дождавшись угадки.
– Какую дыру? – осмелился все-таки спросить генерал.
– В цепи, – рассеянно отвечал Мышастый, думал уже о чем-то своем. – Пусть на себя удар примет, пока базилевса не отыщем.
Хранитель ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Мышастый посмотрел на него одобрительно: молодцеват, исполнителен, прям на все готов – идеальный генерал. При этом дело свое знает хорошо, не из паркетных вояк, настоящий полевой разведчик. И прозвище имеет подходящее, как же его там? Внимательный, что ли… или приглядчивый. Нет, не так, не внимательный и не приглядчивый – приметливый. Точно, Приметливый. Чубакки Рыжего креатура, между прочим, – видно, надеялся хранителей под себя подмять. А что в итоге? Нет никакого Чубакки, а Хранитель новый после краткой беседы предан ему с потрохами, готов за Мышастого в огонь и воду – вот так-то дела надо делать, учитесь, будущие поколения!
