Прогуливаться по горным тропам оставалось несколько часов. Столько же уйдет на беглый осмотр. Как стемнеет - ночевка в местной деревеньке без единого магического порога. Утром - укрепление защитных чар. По словам Артура, над сокровищницей стоял купол-невидимер, но его давно не обновляли, и тот начинал просвечивать. Если все пойдет по плану, к обеду завтрашнего дня он сможет вернуться в Академию. К своей занозе.
Но когда все шло по плану?
Навязчивость Тамары начинала раздражать. Но было слишком много пережито в прошлые годы, чтобы грубо отталкивать нечужого человека. Не так много у него людей, которых можно назвать друзьями. Когда-то, когда Андрею нужна была компания, эти двое -Брендан и Тамара - практически вытащили его из черноты. Из собственной тьмы.
Слышать Тамара ничего не хотела. Все его объяснения и намеки вылетали в глухую трубу. Но она должна была видеть... Она же чертов эмпат!
Тем вечером все усугубилось. После того, как Андрей пошел у нее на поводу и согласился поработать в имении Караваевых, чтобы не заставлять девушку таскать тяжелые книги из фамильной библиотеки, все пошло под откос. Полетело стремительной снежной лавиной. Она стала вести себя смелее, развязнее, словно он дал ей повод думать, что в его отношении что-то поменялось.
Когда он потерял контроль над ситуацией? Какого тролля вообще произошло за тем дежурным, скучным ужином? Они ведь даже почти не говорили. Оставалось лишь недоумевать и разводить руками.
К черту Тамару.
Босоножки. Щиколотки. Изящный подъем точеной ножки. Ани.
Андрей смел называть ее Ани только в мыслях.
Он был уверен, что она его возненавидит. Но не находил отпечатка этого чувства в черных глазах. Внутри теплилась робкая надежда - может, простила?
В клубе он почти поверил. Столько нежности было в этих губах. Они тянули его из мрака. Вытаскивали на свет, обещая недозволенное счастье. Словно способны были смыть все грехи парой робких прикосновений.
Такая чистота - в том грязном свинарнике. Такая непорочность - в тех соблазнительных одеждах. Как могло тянуть чистоту, свет и доброту к такому адскому сгустку, который представлял из себя Андрей? Загадка.
На душе было неспокойно. Не только из-за мыслей об Ани. Что-то тревожное засело внутри и не отпускало. Будто он должен был находиться в другом месте. Будто упускал нечто критически важное.
Паранойя как она есть.
Он старался не вспоминать увиденную сцену в кабинете Мари, и она как-то сама собой начала сглаживаться в памяти, превращаясь в неявное, мутное пятно. Наверное, потому, что была изначально какой-то неправильной. Невозможной.
Когда ревность поутихла, а иглы от удара перестали колоть щеку - это случилось где-то между второй и третьей книгой из фамильной библиотеки Караваевых, - пришло понимание, что он сам допустил это. Сам подтолкнул... Демоны, да он сделал все возможное, чтобы пигалица оказалась на том чертовом диване!
С тех самых пор, как сказал Анне, что не хочет тянуть ее в свой мрак, он подсознательно ждал этого момента. Ждал и страшился. Потому что одно дело - поступать правильно на словах, а другое - видеть, как горят румянцем ее щеки после вечерней прогулки в компании неизвестного. Руки сами тянулись прижать занозу к себе и не отпускать. Не отдавать.
Бороться с руками трудно. С глазами - еще труднее. А с сердцем невозможно вовсе.
Он понимал, что надо сказать себе «Хватит». Если она выбрала этого парня, значит, он чем-то заслужил. Может, Дорохов не так плох. Может, не сломает. По словам Анны он единственный заступился за нее. Сделал то, что не сделал никто другой. Что должен был сделать сам Андрей. Все правильно. Все справедливо. Но.
Но ее дрожащие губы, трясущиеся ладони и перепуганные черные глаза, из-за яркости которых не видно было даже желтого дивана и задравшейся юбки, не выходили из головы и не давали покоя.
Весь тот вечер его ощутимо трясло. Он понимал, что должен ее отпустить. Чем черт не шутит, может, Дорохов сделает пигалицу счастливой. Поселит в замке, завалит грудой серебра и будет водить на балы. Понимал, да. А еще он теперь твердо знал, что никогда - никогда! - отпустить не сможет. И никогда не сможет спокойно смотреть, как Анну целует кто-то другой. Просто нужно было хоть раз увидеть, чтобы это осознать.
Дорохов выжил только чудом. Остатки выдержки, изрядно подточенной событиями последних недель, удержали Карпова от того, чтобы запустить в парня, посмевшего задрать юбку Его Женщине, еще одно отточенное «Смертельное жало». Правда, вряд ли Анна после этого пассажа захотела бы с ним общаться.
Легко быть благородным на словах. А как доходит до дела, отказывают все стоп-краны. И пигалица летит то в деревянную дверь ванной, то - в бетонную стену клуба. Чудо, что не в его постель в заброшенном доме, куда так легко попасть, прошептав лишь одно слово.
.После отрезвляющей пощечины и злополучного ужина с Тамарой он не спал всю ночь, прокручивая в голове все, что можно было прокрутить. Изведя на мелкий фарш все факты и домыслы, с больной головой он поднялся с постели и поплелся на завтрак.
По Академии давно ходят страшилки, что он топит в чане с неудавшимся зельем глупых учеников и пожирает сердца юных девственниц в ночи, питая родовую силу. И тем утром очень хотелось вытворить что-нибудь подобное. Исключительно для поддержания репутации злобного Мрачного Демона с мигренью.
Но едва Ромул сказал заветную фразу, мысли о том, чтобы полакомиться чьим-нибудь трепещущим сердечком (например, мисс Артеми - обладательницы самого несносного почерка на планете) тут же улетучились. И даже проснулся нормальный аппетит.
Она его искала. Поздним вечером, у теплиц... Выбежала без плаща (снова!).
Нет, даже не так. Анна. Его. Искала. Неважно даже, зачем. То есть важно, конечно, но тем утром в нем ликовал мальчишка. Глупо до невозможности.
Как минимум, она хотела поговорить. Более того - все еще желала его видеть, после всего сказанного и сделанного. Этот шанс, подаренный благосклонной Судьбой, он упускать не собирался. Ему тоже было, что сказать, но дамы вперед.
Тем вечером в Пункте Связи поговорить не удалось. И на следующий день - тоже. Хотя мокрая пигалица, замотанная в коротенькое полотенце, определенно, стала бы самой приятной собеседницей в его жизни. Но счет шел на секунды. Черт, еще немного, и они устроили бы пожар в доме Джулс. Неизвестно, как бы он объяснил ей самовозгорание кухонного стола.
Перед глазами снова встали тонкие щиколотки, плотно обнятые золотыми ремешками. М-да. И что с этим прикажете делать?
В клубе тоже поговорить не удалось. Он еще питал робкую надежду отвести занозу в парк, пока нес ее плащик через толпу потных скачущих идиотов. Но стоило увидеть ее черные глаза, так недвусмысленно поглядывавшие на его губы, что стало ясно - ни в какой парк они не идут.
А потом она поцеловала.
