— Ешь! — выключил фонарь.
Ели в полной темноте, и руки их иногда натыкались друг на друга, когда брали пищу со стола. Запивали из одной фляги, по-братски, хотя были совершенно чужими и разными людьми. Русинов так и не видел лица провожатого, умело скрываемого за лучом света, раза два лишь в отсветах мелькнула небольшая аккуратная бородка.
После еды они выбрались из избушки, провожатый прикрыл дверь, и только сейчас, в косом свете, Русинов рассмотрел знакомый знак, начертанный на досках. Точки были с правой стороны от вертикальной линии — знак жизни…
Он приготовился к новому маршу по бесконечным ходам — после сна болели колени и локти, однако через три остановки провожатый вывел его в круто падающий канал с низкой кровлей, спустился сам и, подстраховав Русинова, велел обождать. Ушёл на ощупь, без света, но через четверть часа в приземистом, как угольная лава, зале замелькали два фонаря. Пришедший с проводником человек был медлителен и, наверное, стар. Голос был тихий и бесцветно-вялый.
— Ну, пойдём, Мамонт. — Он осветил его лицо. — А ты же ещё совсем молодой… И глаза ещё зелёные…
Он убрал луч и тихо прошагал вперёд. Его темнеющая на световом поле фигура была угловата и по-стариковски костлява. Скоро он вывел на тротуарчик, сбитый из двух струганых и старых досок, и зашаркал по ним мягкими, поношенными валенками. За поворотом, в небольшом зальчике, оказалась ещё одна избушка, только повыше и попросторней, а над плоской крышей торчала высокая, сложенная из дикого камня печная труба.
А ещё Русинов заметил вдоль одной стены зальчика высокий штабель ящиков — знакомых, окрашенных в защитный цвет с металлическими застёжками крышек: обычно в таких ящиках хранилась взрывчатка. От каждого шёл тонкий кабель, которые внизу собирались в один пучок. Казалось, ящики опутаны тенетами… Луч света лишь на секунду выхватил их из темноты, и Русинов догадался, что это такое, много позже: запечатлённые зрением ящики долго стояли в глазах…
Старик достал с крыши длинный предмет, похожий на трубу с двумя приваренными железными ручками, и, опираясь на него, как на посох, повёл Русинова по низкому ходу. Метров через сто в луче фонаря показалась деревянная, с коваными железными полосами дверь.
— Ну вот, Мамонт, сейчас и увидишь сокровища, — как-то обыденно проговорил старик, вставил трубу в невидимое отверстие и покрутил за ручки. — Я тебе свет включу, а сам не пойду. Иди один. Да смотри, далеко не уходи. Чего доброго, заблудишься…
Он отворил дверь, пригнувшись, протянул руку и повернул выключатель — впереди забрезжил тускловатый свет невидимых лампочек.
Ещё не перешагнув порога, Русинов ощутил гулкое биение сердца и жар крови, сначала опаливший лицо, затем остывший и собравшийся холодным комком в солнечном сплетении…
22
Скрыть обстрел вертолёта, как ни старались и как того ни хотели, не удалось. Техники получили хорошие деньги в марках и за одну ночь заклепали, закрасили все пулевые пробоины, однако к обеду следующего дня в Красновишерск свалилась с неба специальная комиссия, а затем приземлились три военных вертолёта — пятнистые, как жирафы. На сей раз ОМОНа уже не было: из вертолётов высыпал десант — здоровые парни в камуфляжных одеждах, в бронежилетах и касках, напоминающих скафандры, и обвешанные оружием с ног до головы. Всех, кто оказался в обстрелянном вертолёте, тщательно допросили, и скоро в район Кошгары отправились два военных вертолёта. Третий остался в качестве резерва.
Иван же Сергеевич проводил своё следствие. Через Августу он условился с Савельевым о встрече и скоро по пути с аэродрома посадил его в свою машину. Савельев сразу поклялся, что обстреляли вертолёт не его люди и что пока у него нет никаких сведений о лесных стрелках. Он был напуган поворотом событий, ибо оказалось, что не такой уж мощный у него контроль в регионе, если средь бела дня некие злоумышленники палят по низко летящим вертолётам и бесследно растворяются в тайге. Однако ответственность автоматически ложится на его, Савельева, людей, и, возможно, всю Службу уже объявили вне закона. Он был ещё уверен, что профессиональные разведчики минуют все засады и посты, расставленные десантом, и сумеют сохранить себя, отсидеться и отлежаться, однако опасался за какие-то свои тайники с запасами продовольствия и средства связи, которые можно легко засечь и обнаружить. Прежний гонор с Савельева слетел в один миг, и Иван Сергеевич уловил знакомые потки в его голосе, когда ученик был учеником и подчинённым. Правда, он хорохорился и обещал в суточный срок отыскать стрелков и поставить их под автоматы десанта.
Это был очень удобный момент, чтобы сломать Савельева, заставить его подчиняться, согласовывать все действия с Иваном Сергеевичем, а самое главное, вынудить, выкрутить у него из рук прямую связь с руководителем Службы. Савельев не хотел отдавать свои полномочия, ему нравилось оставаться «батькой Махно» и вести свою игру, но уже не прямую, а самую действенную — что-то вроде молчаливого шведа. Похоже, он умнел на глазах и теперь наверняка замышлял использовать обстрел вертолёта в своих интересах. Например, выявить стрелков и сдать их шведам, таким образом вновь обретя их доверие и расположение. А потом, в самый решительный момент, вообще отстранить их от дела.
Во всяком случае, события развивались для Ивана Сергеевича весьма благополучно. Пулевые пробоины ещё раз доказали состоятельность доводов и аргументов: в России не работали ни принципы, ни законы, пригодные для «цивилизованного» Запада. Помимо того, Иван Сергеевич получал относительную свободу действий. Референт, скрывая удовольствие, согласился, чтобы поиск Мамонта Иван Сергеевич вёл один и по своему усмотрению. Можно было не брать с собой даже секретаршу. Пули, выпущенные по вертолёту с Кошгары, неожиданно выбили искры даже у молчаливого шведа. Он официально заявил, что если Мамонт согласится сотрудничать с фирмой «Валькирия», то может ставить любые условия и рассчитывать на неограниченное материальное вознаграждение. Слово «да» мгновенно делало из Мамонта собственника старого, рыцарского замка в Швеции стоимостью в три миллиона долларов, открывало счёт в банке на такую же сумму и, разумеется, давало право шведского гражданства. Ни одного русского специалиста в разорённой России не покупали с такой щедростью. Правда, молчаливый Джонован Фрич тут же поправился и сообщил, что Ивана Сергеевича ожидает вознаграждение ничуть не меньшее.
Пока в горах рыскали десантники, ни о каких полётах и поисках Мамонта нечего было и думать. В первый день военные вертолёты вернулись на ночёвку в Красновишерск. На следующий день пришло сообщение, что утром на засаду в районе Кошгары вышел какой-то неизвестный с автоматом, при задержании оказал сопротивление и был убит. В перестрелке был тяжело ранен один десантник, а другой во время схватки сломал ключицу. Старики начали стаскивать доски, пустые ящики и городить себе за аэродромной оградой нечто похожее на шалаш.
К обеду с Кошгары доставили раненых десантников и убитого бандита. Им оказался человек лет сорока пяти, бородатый, почти беззубый и, как определил врач-эксперт, глухонемой при жизни. Труп дактилоскопировали и уже вечером установили личность — некто Филиппов, судимый десять лет назад за распространение порнографии, освободившийся из лагерей Ивделя, но так и не доехавший до своего постоянного места жительства, где обязан был стать на учёт и под административный надзор. Стрелял по совершенно неясным мотивам, скорее всего, из хулиганских побуждений, либо невероятной глупости — если есть автомат в руках, почему бы не попробовать: попаду — не попаду? Эксперты по оружию установили, что автомат «чистый», не украден, не захвачен, а изготовлен на Тульском заводе как левый товар — без номеров и клейм.
