Он празднует?
Ну вот она тоже отпразднует! Так отпразднует, что мало не покажется.
Мила, сделав еще один глоток из бокала, зло хохотнула, утерла слезы и вскочила с кресла. Ноги теперь слабыми не казались. Она чувствовала в них невероятную легкость, но слабыми – они не были. Танцевать им хотелось. И ей, пожалуй, тоже. Но разве будешь плясать одна?
Подумав всего мгновение и не давая себе думать еще, чтобы ненароком не испугаться, она снова схватилась за телефонную трубку, параллельно листая лежавший рядом блокнот. Не могла она этот номер потерять. Не потеряла бы. Он сам ей его на записке написал, она выбросить хотела, да передумала. Мало ли, кто из подружек замуж пойдет – будет музыкант на свадьбу.
Они и познакомились на подружкиной свадьбе. Он пел в ДК, подрабатывал в ресторане. Иногда – проводил мероприятия и как музыкант, и как ведущий. И еще он был симпатичным и веселым. Димка ее к нему на той гулянке шутливо приревновал. И ей это так сильно понравилось, что номер она не выбросила.
- Исько-о-ов, - протянула Мила в трубку, едва абонент принял звонок. Имени его она не помнила уже. – Ну, привет, дорогуша.
- Привет! – жизнерадостно ответили на другом конце провода. – И кому это я богатством стал?
- А говорил, всю жизнь меня помнить будешь! – деланно возмутилась Мила и снова потянулась за своим уже почти пустым бокалом. Нахмурилась и выдохнула: - И уже забыл! Так скоро…
- Милочка! – узнал тот. – Ну что ты. Всю жизнь помнить буду!
- Потрясающе! Дорогуша и Милочка! Я не поздно звоню? Ты не в люльке?
- Ты – никогда не поздно!
- Да? – она пригубила вино. Оно привычным ласкающим движением прокатилось по горлу. И от этого стало еще легче: - Слушай, Иськов! Что бы ты сказал о том, что слегка замужняя женщина, не лишенная некоторой привлекательности, совсем заскучала и хочет тупо потанцевать, а?
- Я бы поинтересовался, что об этом думает муж привлекательной женщины, - захохотал Иськов. – Как заядлый пацифист я питаю глубокое отвращение к мордобою.
- А-а-а… - Мила прижала бокал ко лбу. Но он был теплым – нагрелся от ее рук и ни черта не остужал, а в жар бросало. – Ты тоже скучный, да?
- Ладно, ладно… Сдаюсь. Готов к танцам.
- Ура! Я тебя за это даже поцелую, Иськов. Заедешь за мной? Я сейчас за руль не могу-у.
- Говори адрес, и я примчусь.
Мила сомневалась всего мгновение. Знала, что потом пути назад не будет. Но сидеть ночь в этом проклятом доме и ждать, когда, во сколько придет Дима, как от него будет пахнуть и чем он отговорится на этот раз, если захочет отговариваться, она не могла. Ей было слишком больно. Дыра в грудной клетке. Зияющая дыра, края которой еще дымятся.
Потом она назвала адрес. Повесила трубку. Допила свое вино и поплелась в ванную – перья чистить. Она не могла позволить себе опуститься до того состояния, в котором такое ничтожество, как Иськов, станет ее жалеть. Скоморох несчастный.
К одиннадцати часам она сидела в кресле возле тумбочки в холле и смотрела на входную дверь. Ждала звонка. Оделась вызывающе, как шлюха – намеренно. Короткое красное платье с глубоким декольте облепливало ее свежее после душа тело, как вторая кожа. Высокие черные сапожки на высоких каблуках. Она и трезвая-то в них передвигалась с трудом, только до машины и от машины – до своей конторы. Но сюда, к этому платью, было особенно хорошо. Густые каштановые волосы, чуть завивающиеся от природы, оставила распущенными, лишь зачесав на одну сторону. Завершали образ ярко накрашенные глаза и алая помада – в тон платью.
Когда вожделенный звонок, наконец, раздался, она схватилась за свою сумку, накинула на плечи шубку и, заперев дом, выпорхнула на улицу, за калитку, оказавшись носом к носу с Иськовым, чьего имени она не помнила.
- Тебя прямо сейчас целовать? – хрипловато спросила Мила. Холодный ветер, бивший в лицо среди ночи, разметывал в воздухе мириады льдинок, светящихся сейчас в свете фонаря у их ворот. А глаза молодого мужчины, ожидавшего ее, прожигали насквозь. У него была обаятельная улыбка. Это она запомнила. Улыбалось будто бы все лицо разом, а не только губы. И это ей в нем понравилось еще в первую встречу. Он и сейчас сиял, будто бы излучая тепло. Рядом со своим спокойным, уравновешенным и одновременно обдающим льдом мужем Мила никогда не могла согреться. Может быть, здесь шанс? Хоть на мгновение?
- Ну давай прямо сейчас, - согласился Иськов и сам сунулся к ней с поцелуем. Он был быстрым, но странно крепким. Неожиданно для нее и в то же время вполне ожидаемо. Наверняка ее «скоморох» почувствовал на губах привкус вина, хотя она и вычистила зубы со всей тщательностью. Ей казалось, что это не очень хорошо. А с другой стороны, не плевать ли, если они вряд ли когда встретятся снова?
Мила выгнулась дугой от его прикосновения и, немного опомнившись, отстранилась.
- Холодно, - прошептала она. – Куда поедем?
- Ты же хотела танцевать, - уточнил он. – Или планы переменились?
- Нет, Иськов. Я надела самое бл*дское платье, какое у меня есть, не для того, чтобы его никто не увидел.
- Тогда садись, - сказал он, распахивая перед ней заднюю дверцу, - поедем показывать твое платье.
Сам он устроился рядом с таксистом и негромко сказал ему, куда ехать. Мила всю дорогу смотрела не на его затылок, а в окно, чувствуя, что начинает трезветь. И это состояние ей совсем не нравилось. Легкость еще никуда не ушла, нет. Но фонари вдоль трассы, один за другим желтым светом озаряющие ее лицо, наводили тоску. Она пряталась в коконе от этой тоски, но удавалось это плохо. Ей хотелось, чтобы ночь запомнилась весельем до упаду – вопреки тому, что рушится мир. А вместо этого – запомнится дорогой с вереницей тускло-желтых фонарей, под которыми мелькают мириады льдинок. Их звон друг о друга звучал у нее в ушах, перебивая звук ревущего двигателя автомобиля. И она не знала, чем его заглушить, пока у нее не вырвалось обиженное:
- Иськов, а ты мне споешь, а?
- Всенепременно! – радостно заверил он ее.
- А прям щас – слабо?
- Не слабо, Милочка, но придется потерпеть.
- Бу на тебя, Иськов. Долго терпеть?
- Да приехали уже, - хохотнул он. Машина действительно остановилась, и Иськов, расплатившись с водилой, выскочил из нее и снова распахнул перед Милой дверцу, теперь протягивая ей руку.
Мила вышла, с трудом удержав равновесие в своем состоянии и на своих нечеловеческих каблуках – только благодаря тому, что скоморох крепко ее держал. Осмотрелась. Это был обычный для города двор-колодец, лишь немного притрушенный снегом и увитый повсюду голым виноградом, с самодельными пристройками, балконами и сарайчиками. В окнах-глазах – местами горел свет, неравномерно, вразброс.
Мила поежилась и хрипло спросила:
- Это здесь вечеринка? Или как понимать?
