Книга Небо без звезд - Джоан Рэнделл

Алуэтт неслась по коридору и так колотила подошвами по полу, что казалось, содрогается вся Обитель. Дыхание рваными толчками вырывалось из горла, сердце в груди стучало молотом. В одной руке она сжимала куклу Катрину, а в другой титановую шкатулку.

– Жаке! – выкрикнула она, ворвавшись в спальню, которую сестра Жаке делила с сестрой Денизой.

Сестра Жаке была в комнате одна. Она выронила мешок, который держала в руках, и развернулась к двери:

– Жаворонок?

– Вы сказали… сказали… – начала Алуэтт, но ей не хватило слов. И дыхания не хватило.

Сестра Жаке бросилась к своей любимой ученице, взяла ее под локоть, провела в комнату.

– Успокойся, милая. Иди сюда. Садись.

Жаке указала на заваленную книгами постель. Во всей Обители только две сестры, Жаке и Дениза, делили одну спальню на двоих, и все в помещении: полка, стол, кресло, любые поверхности, вплоть до кроватей – вечно было завалено книгами Жаке или деталями от устройств Денизы.

Алуэтт примостилась между двумя книгами. Жаке присела рядом. Впрочем, девушка тотчас вскочила на ноги. Сидеть она не могла. Словно в теле скрывалась туго закрученная пружина.

Алуэтт беспокойно зашагала по комнате и срывающимся голосом зачастила:

– Вы сказали, что знания можно отыскать не только у нас внутри, но и снаружи. Я именно так и сделала, как вы говорили. Вышла из Обители наружу. Так надо было. Я должна была найти… – Теперь уже она не могла остановить поток слов. Словно кто-то сорвал кухонный кран и из него хлынула горячая бурлящая вода. – Я должна была узнать, правда ли… Про отца. Я просто хотела все выяснить. А теперь… – Алуэтт проглотила застрявшее в горле рыдание. – Я все погубила. Отец ушел. Отправился на Рейхенштат. Он сказал, мы полетим туда вместе. А сам бросил меня. Все свои вещи забрал. Одежду. Вообще все… кроме вот этого. – И она протянула к собеседнице дрожащие руки, в которых все еще сжимала куклу и шкатулку.

Сестра Жаке внимательно взглянула на Алуэтт.

– Дыши глубже, – участливо посоветовала она, накрыв руку воспитанницы своей.

Алуэтт послушалась, но дыхание все равно оставалось прерывистым и неровным.

– Давай-давай, прежде всего тебе надо успокоиться, – уговаривала Жаке, кивая и дыша в такт с Алуэтт. – Ну вот, хорошо. А теперь расскажи мне все подробно и с самого начала.

В словах сестры был резон, но Алуэтт в глубине души опасалась, как бы это «с начала» не стало самым настоящим концом. Правдивый подробный рассказ может положить конец непоколебимому доверию Жаке. И ее надеждам жить в Обители в качестве полноправной сестры. Может быть, после этого ее даже выгонят отсюда.

Но с другой стороны, держать это в себе и дальше было невозможно. Довольно уже с нее секретов и лжи. Алуэтт должна была поведать Жаке всю правду. Только правда могла всех спасти.

– Началось с того, что ранили одного юношу, – завела она все той же срывающейся скороговоркой. – Я хотела исправить старую камеру наблюдения и случайно увидела его. Он был в крови. Я не могла просто так смотреть. Должна была как-то помочь. Я знала, что надо зажать и очистить рану, и… – Она глубоко вздохнула. – И я вышла наружу. Сбежала. Тайком, никому не сказав.

Алуэтт замолчала и уголком глаза покосилась на сестру. Щеки у нее горели от стыда. Она приготовилась выдержать удар. Увидеть взгляд, обвиняющий в измене. Услышать резкие слова. Но Жаке только кивнула, приглашая девушку говорить дальше.

Еще раз вздохнув, та продолжила рассказ. Поведала, как нашла Марцелла, как утирала его разбитую голову старой рубахой. Рассказала об ужасных дроидах и о заключенном с бугорками на руке.

– Совсем как у папы, – всхлипнула она.

Сестра Жаке ласково погладила воспитанницу по спине, как делала, когда та, маленькая, не могла уснуть.

Сглотнув, Алуэтт стала рассказывать дальше. Она старалась ничего не упустить, поведала обо всем: и как нашла у отца подсвечник с голограммой, и как взломала сигнализацию библиотеки, чтобы, когда все уснут, порыться в «Хрониках», и как снова выбралась наружу, пока сестры были в Зале собраний. О страшной казни она говорила, подавляя рыдания, но слабо улыбнулась, вспоминая, как ехала с Марцеллом на мото и как они сидели у костра посреди таинственного лагеря.

Сестра Жаке за все это время не произнесла ни слова. Только кивала, слушая. Как будто Алуэтт рассказывала ей про мытье полов.

– А потом… – Алуэтт приготовилась к худшему. – Потом я узнала, кто такой Марцелл. Я такая дура, что раньше не распознала! Теперь вы все из-за меня в опасности. Он… он… – Она проглотила слюну. – Он внук генерала. И офицер Министерства.

Услышав это, Жаке опустила взгляд, но девушка не знала, как это следует понимать: сердится ли сестра, удивлена или что-то еще.

– Я виновата, – заспешила Алуэтт. – Я очень, ну просто очень виновата! Мне ужасно стыдно. Я поставила под угрозу Обитель. И библиотеку! И что самое обидное, при этом совсем ничего не выяснила. Все было впустую. Мигающая точка просто обозначала старое кладбище. Думаю, там похоронена моя мать.

Жаке поцокала языком, как будто прикидывая: говорить или нет?

– Что? – вскинулась Алуэтт. – Что там? Скажите! Я права?

– Нет, Маленький Жаворонок, у твоей матери нет могилы. Ее прах развеяли в Монфере. Мне рассказывал об этом твой отец.

Алуэтт словно бы ударили под дых. Ну вот. Сложившаяся было в голове картинка снова разваливалась на куски. Если ее мать не похоронена на той поляне, зачем же отцу понадобилась карта-голограмма, указывающая туда дорогу?