Губы Торна шевелились. Что он там шептал? Слова молитвы? Или её имя?
Они встали перед священником на колени согласно древнему обычаю, и тот поднял меч над их головами в знак предупреждения любому, кто осмелится нарушить данные обеты.
Холодный безликий голос, звучавший словно отовсюду и разом, поинтересовался, готовы ли они принять и принести брачные клятвы. Кто-то голосом Гаитэ выразил согласие, после чего на их пальцы одели кольца, а на руки — брачные браслеты.
Церемония грозила затянуться. Священник принялся со всем пылом излагать плюсы брачного жития, но Торн нетерпеливым движением руки прервал его.
Хорошенькие, как херувимы, девочки-подростки принялись в очередной раз осыпать молодожёнов белыми цветочными лепестками из корзинки, что держали в руках. Все присутствующие разразились аплодисментами.
А Гаитэ все никак не оставляло ощущение, что всё происходит не с ней — с куклой, у которой её лицо, тело, разум. Сама она, настоящая, дожидается окончания всего этого фарса где-то в комнатах императорского дворца.
Бесконечные гости в каком-то незнакомом зале стояли в очереди, чтобы вручить молодожёнам свои дары. Гаитэ и Торн принимала поздравления. Очередь была такой длинной! Казалось, всё тянется долгие часы.
Не исключено, что всё реально так и было. Искаженное восприятие времени и пространство никак не отпускало её.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался Торн, бросив на новобрачную обеспокоенный взгляд. — Хоть завтракала сегодня?
— Не беспокойся о пустяках, — улыбнулась она в ответ, невольно тронутая его грубоватой заботой.
— Ничего, скоро настанет время застолья. Мы все умираем с голоду.
Сезара в толпе поздравляющих не было. Не мудрено. Он, как и Гаитэ, плохо переносил всякие церемонии.
Столы накрыли прямо на улице, чтобы все желающие могли насладиться грандиозным зрелищем. Места распределялись заранее и с огромной тщательностью, согласно регламенту и происхождению знатных гостей.
Гаитэ отметила, что её мать посадили за дальний стол, с теми, кто не имел большого политического веса или значения среди высшей знати королевства. И это было преднамеренное, тонко рассчитанное оскорбление.
Визгливо играла музыка. Танцевали жонглёры, акробаты и шуты.
— Невеста и жених! — объявили герольды. — Гаитэ Рейвдэйл и Торн Фальконэ!
И снова — гром аплодисментов, в ответ на который приходилось улыбаться, разыгрывая безоблачное счастье, посылая людям в ответ воздушные поцелуи.
Рука об руку, под визгливые звуки волынки, они прошли к своим местам за столом на длинном высоком деревянном помосте, возвышающемся над половиной площади. Торн заботливо пододвинул молодой жене стул. Гаитэ молча села по левую руку от мужа. По правую рядом с ним сидел его отец, император Алонсон.
Стоило молодожёнам занять свои места, как император поднялся с трона, и все последовали его примеру, поднимая бокалы.
— За моего любимого старшего сына, Торна и его прекрасную юную невесту. Пусть эта прелестная юная дева привнесёт в дом Фальконэ не только красоту, но и нравственность. Да пребудет с нами благодать! Салют!
— Салют! — подхватили все вокруг.
Вновь заиграла музыка. Началось застолье с его бесконечной переменой блюд. В кувшинах было столько вина, что им можно было залиться. Но не успели гости как следует приложиться к нему, как Гаитэ заметила, что толпа придворных, из тех, кому не посчастливилось занять сидячие места даже в отдалении от императорской четы — они заполняли собой пространство между оградой и площадью, — расступалась, как волны перед идущем на полном ходу кораблём.
— А! Вот и драгоценный брат пожаловал! — процедил Торн с улыбкой, от которой по коже бежали мурашки.
Сезар, не оглядываясь, быстро шёл вперёд. Дойдя до стола, поклонился.
— Мы рады видеть вас в числе гостей, Сезар, — откинулся на спинку захмелевший Торн. — Я опасался, что ты проигнорируешь мою свадьбу, брат. Ведь известно, что наш красавец-маршал больше всего на свете ценит войну.
— Не настолько сильно, как тебе бы того хотелось, брат, — отозвался Сезар. — В любом случае прежде, чем посвятить себя новой битве, я хотел преподнести твоей жене подарок. В знак старой дружбы.
Гаитэ с опаской покосилась на Торна, понимая, что поведение Сезара можно трактовать двояко и это едва ли сочтут приемлемым.
Но муж продолжал улыбаться:
— Что ж? Твоё право, Сезар! Неси свои дары.
— Я не знал, какие камни вы предпочитаете, сестра. И решил выбрать на свой вкус.
В руках Сезара словно развернулась окровавленная змея с золотой чешуёй — пояс, украшенный рубинами.
— Алый, как известно, цвет нашего дома. И хотя лазурные оттенки дома Рэйвов несомненно более вам к лицу, Гаитэ, всё же смею надеяться, что подарок придётся вам по вкусу.
Сезар протянул пояс на вытянутых руках, видимо, намереваясь перевить им тонкий стан Гаитэ, но Торн, поднявшись с места, подхватив переливающуюся на солнце яркую броскую вещь и поспешил надеть его на свою жену сам.
Торн улыбался, но Гаитэ видела, что он в бешенстве. И она нисколько не сомневалась в том, что Сезар специально провоцировал брата, наслаждаясь положением, вниманием и безнаказанностью.
— Извините возмутительное поведение моего брата, — прошипел Торн ей на ухо. — Сейчас я ничего не могу с этим поделать, но за своё неслыханное нахальство он ответит.
Сказано это было достаточно громко, чтобы Сезар смог услышать.
— О! И это ещё не всё! В своё время я и моя будущая золовка поспорили, и твоя жена потерпела поражение.
— О чём это вы? — недоумённо взглянула Гаитэ на Сезара, как на сумасшедшего.
— Вы должны мне танец, сударыня. И я прошу вас оплатить старый долг.
— Танец?..
Как на зло, в памяти всплыло пари, состоявшееся, казалось, в другой жизни.
— Сезар, чтоб тебя!.. — прорычал Торн. — Что ты творишь?!
— Не злись, брат. У меня осталось всего несколько дней. Этот перл будет принадлежать тебе всю жизнь, так стоит ли жадничать из-за одного танца?
И прежде, чем Торн успел помешать, Сезар сжал пальцы на ладони Гаитэ и увлёк её за собой. Это шло вразрез не просто с обычаями — это нарушало все правила приличия. Свадебный бал полагалось открывать молодожёнам, и то, что Сезар позволил себе, было прямым оскорблением.
Гаитэ видела, как Алонсон удерживая Торна за руку, что-то говорит ему, хмурясь. Наверное, увещевает? Вот только вряд ли это поможет.
— Что вы себе позволяете? Вы не имели право так поступать, — сказала Гаитэ.
— Так зачем же вы тогда пошли со мной?
— Потому что я действительно проспорила.
