Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
Другая колонна, майора Васмунда, достигла своей цели только после упорной перестрелки, так как абадзехи, собравшись в значительном числе, заняли все лесные дороги, по которым должны были проходить наши войска. Они, конечно, не рассчитывали остановить движение русских, но они старались задержать их настолько, чтобы дать время своим убрать имущество и семьи. Расположенные у подошвы горы четыре аула, действительно, найдены были пустыми: везде попадались следы недавней тревоги, но кроме нескольких небольших скирд хлеба, которых не успели свезти, добычи не было. Все эти скирды вместе с саклями уничтожены были огнем. По ту сторону горы стоял еще один аул, куда отправилась пешая команда охотников. Скоро за горой послышались выстрелы, и к зимнему безоблачному небу взвились черные клубы дыма. Участь пятого аула была решена, и охотники, потерявшие в перестрелке одного убитого, присоединились к колонне.
Как только возвратился Васмунд, выступил сам генерал Антропов для истребления абадзехских и кабардинских аулов, раскинувшихся в низовьях Псефира. Но и здесь войска не нашли ничего, кроме голых стен, разобранных плетней да на прилежащих полях небольшого запаса сена. С первых же дней появления русских за Кубанью горцы поняли тактику Эмануэля и приняли соответствующие меры противодействия. Он предпринял экспедицию с тем, чтобы держать их жилища в постоянной тревоге. Они увезли свои семьи и угнали скот в неприступные горные трущобы, которыми так богаты северные склоны Кавказа, и не оставили в добычу русских даже старого негодного хлама. Только в редких, исключительных случаях нам удавалось заставать врасплох, да и то не иначе, как на значительном расстоянии от лагерного расположения, где черкесы никак не могли ожидать появления русских отрядов. Таково было внезапное нападение полковника Луковкина, с тремя сотнями кубанских казаков и ротой навагинского полка, на аул кабардинского князя Кучук-Аджи-Гиреева, расположенный у самых истоков Лабы. Здесь нами взято в плен сто двадцать душ обоего пола, и в том числе грудной сын самого Аджи-Гирея, вместе с кормилицей.
Плен княжеского сына, свидетельствовавший о полном смятении, в котором бежали кабардинцы, быть может, и дал Эмануэлю повод упомянуть в своих донесениях вообще о больших потерях, понесенных неприятелем во время нашей экспедиции. Но на самом деле это едва ли было так. Кроме случайного разгрома кабардинского аула да дела капитана Поленова на Сфири, стычки с неприятелем ограничивались такими ничтожными перестрелками, в которых убыль наша не превышала двух-трех человек. Очевидно, что и неприятель не мог терять более. В другие времена, когда перед черкесами стояла цель задержать, например, наступление наших отрядов, не пропустить их и даже отбросить назад – они никогда не считали у себя убитых и раненых; тогда ни штыки, ни картечь не останавливали их; они дрались с той беззаветной отвагой, перед которой преклонились самые боевые части нашей кавказской армии. Но в настоящем случае ничего подобного не было. Все, что было дорогого для наших противников, они успели заблаговременно укрыть в безопасных местах, а голые стены не стоили того, чтобы из-за них проливать много крови. Черкесы выезжали на тревоги, вступали в перестрелки, но делали это из одного удальства, как джигиты, у которых при первых звуках боя разыгрывалась кровь, и они скакали на выстрелы без всякой заранее намеченной цели. В такие минуты они скорее являлись дилетантами, чем серьезными противниками. Потери их поэтому могли быть значительными только в устах лазутчиков, в интересе которых было преувеличивать их, так как выдаваемый гонорар обыкновенно соразмерялся с важностью доставленных ими сведений. Чем больше понес неприятель урон, тем жарче, стало быть, было дело и тем щедрее оплачивалось известие.
Но если материальный ущерб неприятеля был невелик, то все же нельзя отвергать нравственного влияния экспедиции, что выразилось, между прочим, и легким покорением тех самых бесленеевцев, с которыми в начале весны безуспешно вел переговоры Антропов. Теперь появление того же Антропова в верховьях Чамлыка, где сосредотачивалась большая часть их населения, принесло совсем другие результаты. Надо сказать, что колонна, при которой находился сам Эмануэль, выступила ничью так тихо, что даже в лагере не заметили ее выступления. Соблюдая возможную осторожность, почти без дорог пробиралась она лабиринтом темных, поросших лесом ущелий и горных коридоров к земле бесленеевцев, рассчитывая, что жители застигнуты будут врасплох, тем более, что неприятельские пикеты если и были выставлены в эту ночь, то конечно наблюдали другую дорогу, на которой скорее всего можно было ожидать появления русских и которую Эмануэль оставил далеко в стороне. Кабардинцы, жившие на Бесленеевской земле, уже покинули свои жилища, но сами бесленеевцы еще оставались в аулах. Пораженные внезапным появлением войск, не смея сопротивляться без риска погубить семьи, они по первому требованию выслали депутатов с изъявлением безусловной покорности. Сам бесленеевский князь Айтек-Коноков приезжал в лагерь, чтобы принести присягу на подданство русскому государю. Эмануэль обязал их выдать аманатов, возвратить все, что было похищено ими в пределах России, и притом в двойном количестве, а в будущем за всякое хищничество уплачивать тройную стоимость награбленного. Как ни тяжелы были эти условия – бесленеевцы их приняли и даже сами просили о назначении к ним русского пристава. Но смутные обстоятельства того времени или иные соображения были причиной, что Эмануэль сам отклонил подобное предложение. Может быть, он не вполне доверял бесленеевцам, и три года управления краем научили его быть осмотрительнее, не увлекаясь первыми, не редко обманчивыми впечатлениями. Русский пристав, с его канцелярией и неизбежным конвоем, разве не был в руках только что покорившегося народа тем же самым заложником, участь которого была бы тесно связана с участью амьнатов, выданных самими бесленеевцами?
Другой, не менее удачной экскурсией может считаться движение небольшого отряда подполковника Ушакова в верховьях Урупа, где жили башильбаевцы. Устрашенные истреблением всех кабардинских аулов, лежавших на пути отряда, они не пожелали подвергаться участи своих соседей и сами поспешили принести покорность на тех же условиях, на каких покорились бесленеевцы. За башильбаями последовало и небольшое баракаевское племя, сидевшее по речке Гуп, куда ходила колонна подполковника Флиге.
Менее удачна была четвертая экскурсия, предпринятая опять под начальством Ушакова к речке Сфир для замирения ерукаевцев. Берега этой маленькой речки, уже обагренные русской кровью, и на этот раз оказались негостеприимными. Ерукаевцы встретили наши войска, готовые к бою, и русский отряд после сильной перестрелки возвратился назад без успеха.
Когда берега Псефира были опустошены, главные силы Эмануэля передвинулись на речку Фарс – один из значительнейших притоков Лабы, за которой начиналась уже земля абадзехов. На Фарсе, так же, как на Псефире, колонны выступали из лагеря почти ежедневно, то одновременно к разным пунктам, чтобы отвлекать силы неприятеля, то последовательно, одна за другой, чтобы служить взаимной опорой. Во время одного из таких набегов, на речке Хуаре, небольшой отряд майора Вейганга наткнулся на каменную стенку, которая преграждала путь к абадзехским аулам. Хотя абадзехи успели убрать свои семейства, но без выстрела не хотели уступить даже голых стен своих саклей и, расположившись за этим каменным валом, встретили наши войска беглым ружейным огнем. К счастью, стена, за которой они считали себя в безопасности, не имела фланговой обороны, и анфиладный огонь скоро обратил неприятеля в бегство. По его следам солдаты ворвались в аулы и целый ряд их был охвачен пламенем. Вместе с аулами сгорели и громадные запасы сена, заготовленного в таком количестве, что оно далеко превышало потребности жителей. Явилось даже предположение – не ожидали ли абадзехи на помощь к себе турецких войск, так как эмиссары их рыскали по краю, и двое из них, с бумагами и прокламациями турецкого правительства, были захвачены казаками в то время, когда пробирались в горы.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
