Я не знаю, что мне теперь делать. Я совсем не хочу домой. Можно позвонить Лили и Бену. Интересно, они мне разрешат остаться у них на пару дней? Я знаю, что у них кроха, но, может, Лили не откажется от помощи.
Взгляд падает на дверь ризницы, и тут же подступает страх перед замкнутыми пространствами.
— Бронте?
Невольно вздыхаю: она нашла меня.
— Бронте? — снова зовет мама, идет по проходу и замечает, что я сиротливо сижу у органа.
— Просто отстань, — бормочу я, внезапно почувствовав, что я слишком устала, чтобы с ней спорить.
— Пожалуйста, пойдем домой, — убеждает она меня, со страхом глядя по сторонам. Не дай Бог, чтобы кто-то увидел нас здесь и услышал наш разговор.
— Я не хочу домой, — отвечаю решительно. Я не знаю, зачем вообще сюда приехала. Мне надо было остаться в Англии.
В памяти всплывают голубые глаза Алекса, как он смотрит на меня, и я вздрагиваю. Нет, и в Англию я не хочу.
Нужно было лететь с Локи в Перт. Я подскакиваю. Я могла бы отправиться в Перт и навестить Локи! Мне не придется здесь оставаться. Я не ребенок, она не может меня заставить.
— Нам надо поговорить о твоем отце, — слова матери разгоняют мои обнадеживающие мысли.
— Что с ним? — вяло спрашиваю ее.
— Он совсем плох, Бронте.
— Я знаю. Ты уже говорила. И Полли тоже. Что ты от меня хочешь? — Я медленно поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом.
Она выглядит потрясенной.
— Ты хочешь его навестить?
— Не сказала бы, — смотрю на мать в упор и наблюдаю за ее реакцией с таким чувством, будто на самом деле я отделилась от собственного тела. — Но, возможно, надо просто с этим разделаться.
С тех пор как я последний раз видела свою мать, она подружилась с цифровыми технологиями: она звонит по новому мобильному телефону своему другу Дэвиду, или кем он там ей приходится, и откладывает их поездку в благотворительный магазин. Я жду в машине, пока она разговаривает по телефону, но до меня доносятся странные, писклявые, как у девчонки, нотки в голосе. Он не просто друг. Я таращусь в окно, пока она везет меня к больнице, а потом выбираюсь из машины и процеживаю сквозь сжатые зубы, что не хочу, чтобы она шла со мной.
— Я подожду.
Хлопаю дверью, лишив ее возможности закончить предложение. Глубоко и прерывисто вбирая воздух, я направляюсь по дорожке с сине-лиловыми агапантусами, цветущими по ее краям, к входной двери. Прежде чем войти, я должна успокоиться, но сделать это весьма проблематично, ибо она сидит и смотрит мне в спину. Так что я двигаюсь дальше и подхожу к регистратуре. На меня поднимает глаза женщина средних лет с химической завивкой на коротких волосах и оранжевой помадой на губах.
— Я могу вам помочь? — спрашивает она приятным голосом.
Я сообщаю ей, что хочу видеть своего отца, Терренса Тейлора. Ее глаза округляются, и лицо расплывается в широкой улыбке.
— Вы, наверное, Бронте!
Я киваю.
— Вы прибыли прямо из Англии?
— Именно.
Мать, видимо, сказала ей, что я приеду.
— О, это так замечательно! Когда вы прилетели?
— Только сегодня, — отвечаю безо всякого желания беседовать с незнакомкой.
— А-а, ну замечательно, — ее улыбка чуть тускнеет, затем еще чуть-чуть, пока на ее лице не проступает сострадание. — С тех пор как вы последний раз его видели, он, возможно, немного изменился, — мягко произносит она.
— Знаю. Предупредили уже.
— В его жизни бывали хорошие дни и не очень, — благожелательно объясняет она. — Увы, хорошие дни сходят на нет. Сегодня он кажется очень даже энергичным.
Я просто хочу довести дело до конца.
— Где он? — спрашиваю я.
На секунду она опускает глаза.
— Он в общей палате, вход через двойные двери слева от вас.
— Благодарю, — говорю лаконично, отворачиваясь от сиделки с застывшей жалостью в глазах.
Я открываю дверь, и до меня сразу доносится мелодия, наигрываемая на пианино. Хмурясь, иду по звуку и попадаю из коридора в просторную палату. Здесь стоят десятки ярких кресел, большинство которых занято престарелыми пациентами, пялящимися в пустоту, хотя у некоторых из них, как я понимаю, проходит встреча с родственниками. У одной ветхой пожилой дамы волосы такого же цвета, как и сине-фиолетовые агапантусы, цветущие вдоль дорожки на улице, но сейчас все мое внимание обращено на мужчину, который играет на пианино.
Ноги прирастают к ковру, и в горле встает ком. Я не могу сдвинуться с места, так что я просто стою и смотрю. Узнаю эту песню. Он частенько играл ее, когда я была маленькой. Не помню, как она называется, но это сложный отрывок: его пальцы скользят по всем клавишам, а мелодия перескакивает из одной октавы в другую. Он наклоняет голову и время от времени кивает в такт музыке.
Он стал еще седее, и волосы отросли, но на самом деле не так уж плохо он и выглядит. Он играет на пианино! Что он здесь делает?
Не чувствуя под собой ног, на автопилоте подхожу к отцу. Стою рядом, в нерешительности глядя на него, и жду, когда он меня заметит. Но отец играет, не обращая на меня внимания.
— Папа? — нерешительно зову его минуту спустя.
Но он продолжает играть.
— Папа? — повторяю я уже громче. Я кладу руку ему на плечо. Его пальцы продолжают плясать по клавишам, будто живут своей жизнью, но он неспешно оборачивает ко мне лицо и равнодушно смотрит на меня. В глазах ни проблеска, ничего. Он не узнает меня.
— Пап, это я, — говорю, а в груди все сжимается. — Бронте.
Снова ноль реакции. Это безжизненная оболочка. Пустой сосуд. Отец отворачивается и снова смотрит на пианино, а его пальцы оживленно бегают по клавишам.
— Пап? — повторяю я, тряся его за плечо.
И тут до меня доходит. Он больше не с нами. Я опоздала.
Но нет. Должен же он хоть что-то воспринимать. Я не хочу уходить, не попрощавшись. Я должна достучаться до него.
Я потряхиваю его за плечо, и он снова встречается со мной глазами, но на этот раз отец выглядит совсем сбитым с толку.
— Бронте? Бронте, милая. — Кто-то дотрагивается до моей руки, и я, обернувшись, оказываюсь лицом к лицу с сердобольной сиделкой средних лет. — Пройдем со мной, милая?
Она не без труда убирает мою руку с плеча отца, а он продолжает играть, ни на секунду не останавливаясь. Она ведет меня в небольшой кабинет, закрывает дверь, а его музыка продолжает звенеть у меня в ушах.
— Боюсь, его состояние ухудшается быстрее, чем мы предполагали, — мягко объясняет она.
— Но почему у него до сих пор получается играть на пианино?
