— Прекрати сейчас же, — вдруг воскликнула Аннелизе.
Я вздрогнул:
— Что прекратить?
— Зацикливаться. Я отсюда это чувствую.
— Я не зацикливаюсь.
Аннелизе оставила сковороду, вытерла руки о передник и села напротив меня.
— Ты должен это сделать. Должен пойти.
— Почему?
— По трем причинам, — сказала она.
— Всего лишь по трем? — попытался я обратить все в шутку.
Аннелизе говорила очень серьезно.
— Первая причина, — сказала она. — Ты должен пойти ради Майка. Он работал на пределе сил, чтобы закончить фильм. Защищал тебя со шпагой наголо, и ты сам прекрасно знаешь, это ему нелегко далось.
— Ладно.
— Вторая. Ты должен это сделать ради себя самого. Должен поставить точку. После этого ты почувствуешь себя лучше.
Я попытался выдавить из себя улыбку. Не получилось. Во рту пересохло.
Я погасил сигарету. Наверное, пора бросать эту дрянь.
— Третья: ты должен это им.
— Кому?
— Им.
3
Сеть пустила в ход тяжелую артиллерию. Плакаты на перекрестках, растяжки и весь арсенал средств, какие Ушлое Дерьмо измыслил ради такого случая. В Интернете он запустил то, что называется вирусной атакой по всем правилам маркетинговой партизанской войны: мне это напоминало кластер экскрементов в свободном полете, но кто я такой, чтобы судить?
Сонный городишко Больцано с изумлением следил за приготовлениями к премьерному показу фильма «В чреве Бестии» и за прибытием целого зоосада критиков (в футболках под пиджаками — телевизионные; с мешками под глазами — киношные); журналистов (выпендрежные — местного разлива, поедающие суши — столичные, натужно пыхтящие — под звездно-полосатым флагом); старлеток («Майк?» — «Да, компаньон». — «Кто такая, к черту, эта Линда Ли?» — «Она снялась в паре ангажированных фильмов». — «С этими-то ядерными боеголовками вместо титек?» — «Потише, компаньон, Линда — моя подруга».) и прочих персонажей, более или менее странных, которые бродили среди портиков и монументов с одухотворенным и немного растерянным видом. Кажется, местное население благосклонно отнеслось к этому безумию, думал я, пока мы направлялись во взятом напрокат автомобиле, причем с водителем, к кинозалу, где должно было состояться событие, но тут вдруг на глаза мне попалась надпись красного цвета, аршинными буквами, которую усердный муниципальный служащий старательно замазывал и которая гласила: «Сэлинджер — убийца».
— Это тоже находка УД? — осведомился я у Майка.
— Может быть, компаньон, может быть. Кто это сказал: «Важно только одно: чтобы о тебе говорили»?
— Товарищ Берия, полагаю. Или, возможно, Уолт Дисней.
Майк этим вечером оделся особенно чинно. В костюме, с галстуком он мне казался каким-то другим, незнакомым. Вел себя непринужденно. Но я хорошо его знал. Майк то и дело хрустел пальцами. А это он обычно проделывал, чтобы не завопить во все горло.
Мне ли было его не понять. В тот день я не съел ни крошки, выкурил две пачки сигарет (несмотря на благие намерения), все утро ворчал и большую часть дня примерял одежду. Наконец выбор пал на костюм с галстуком, в котором я выглядел на тридцать лет моложе и походил на школьника в день первого причастия. Аннелизе терпеливо, стоически вытерпела все. В новом платье она была чудо как хороша. Но я так волновался, что почти этого не заметил.
Клару все это попросту взбудоражило. Блаженная детская пора.
Она смотрела на все глазами, горящими, как фары, и забрасывала нас вопросами, пока машина с тонированными стеклами (очередной выверт Ушлого Дерьма) прокладывала себе путь сквозь скопление народа в центре Больцано. Половина этих людей понятия не имела, кто мы такие, не уставал я себе твердить, а другая половина, все-таки думал я, нас считала шакалами. На самом деле мало кто вообще обращал на нас внимание. Но моя паранойя достигла критической точки.
— Что значит «УД», папа?
Мы с Майком переглянулись.
— «Умный Дядя», малышка, — ответил я.
— Если он умный, почему вы с дядей Майком все время над ним смеетесь?
— Золотце, — вмешалась Аннелизе, — помнишь, что я говорила тебе?
— Будь хорошей девочкой. Папе нужно работать, — послушно повторила Клара.
— Вот молодчина.
— Но ведь это не настоящая работа.
Тут мы с Майком не смогли удержаться от смеха. Клара нас подловила. В самом деле, это не настоящая работа.
Журналисты ждали нас у двух гигантских, в высшей степени cool, minimal[66] и притом крайне безобразных фотографий, изображавших очертания горы. Красная полоса, ее пересекавшая, представляла собой художественное воспроизведение ЭК-135. Ушлое Дерьмо меня в этом уверил. Гениальное творение одного калифорнийского дизайнера, берущего за консультацию несколько тысяч долларов. По-моему, то была всего лишь красная полоса, причем нарисованная скверно, однако если парень заставил заплатить себе целое состояние за такую плешь, честь ему и хвала.
Машина остановилась.
Водитель кашлянул.
— Нужно выходить, — сказал Майк.
— Нас разорвут на куски.
— Разве ты не привык?
— Нельзя ли вернуться назад, компаньон?
Прежде чем распахнуть дверцу, Майк бросил на меня ободряющий взгляд. Аннелизе стиснула мне руку. Я ответил на ее пожатие и повернулся к Кларе.
— Пожелай мне удачи, маленькая.
Клара поцеловала меня в лоб.
Если вы посмотрите фотографии этого достопамятного вечера, то заметите, что у вашего покорного слуги между бровями виднеется что-то вроде смазанного сердечка. Это губная помада моей дочери (да, Аннелизе накрасила ей губы).
Нас встретил какой-то худющий тип, мне незнакомый. Засверкали вспышки. Майк выставил указательный и средний пальцы, повторив знаменитый жест Черчилля. Я ограничился тем, что не улизнул со скоростью света. Надо сказать, рядом с Аннелизе я выглядел достойно. Пожимал руки и поджимал хвост.
Залы были переполнены. Вавилонское столпотворение языков, куда мы внедрились, сопровождаемые взглядами со всех сторон. Нас хлопали по плечам, обдавали запахами духов по тысяче долларов за флакон, настолько резкими и смешанными, что это вызывало тошноту.
Ушлое Дерьмо заказал одному кустарю из Валь-Гардены целую армию ламп, выстраивающих силуэт горной цепи Розенгартен (хотя Розенгартен не имел ни малейшего отношения к нашему фильму), и свет их терзал меня все то время, пока мы с Майком и стоявшими чуть поодаль Аннелизе и Кларой делали вид, будто знакомы с каждым, кто нас приветствует.
