Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
В 1915 году – полевым судом в Варшаве. А когда я дал письмо Мясоедову? – В 1914 году. Что же из этого следует? А то, что выражение: «заведомо для него, Сухомлинова», что Мясоедов шпион, является утверждением задним числом, то есть обвинением недобросовестным, так как на гнусных тучковских и других сплетнях можно только порочить и позорить наше правосудие.
Нельзя так халатно обращаться с масштабами, не разбирая их соответствия данному случаю.
Опорочить Мясоедова очень старался Департамент полиции, но серьезных данных не было никаких. Рекомендовали же мне его такие заслуживающие доверия люди, как бывший военный прокурор, генерал Маслов, жена сенатора Викторова и его начальники, как, например, генерал Сергей Сергеевич Савич, бывший начальник штаба корпуса жандармов. Из них первые знали его с малолетства, и у них он бывал принят, как родной.
Как рекомендовал его генерал барон Таубе, видно по письму генерала барона Медема, в котором приведены следующие слова барона Таубе: «Согласитесь, что в данном случае я должен пожертвовать своим самолюбием; перевод Мясоедова в одну из центральных губерний решен окончательно, и я ничего не могу сделать.
Пусть Мясоедов не беспокоится, он там долго не останется и вскоре получит должное место и положение, потому что я считаю его прекрасным офицером».
При обыске у меня было взято письмо барона Таубе, в котором он мне рекомендовал Мясоедова еще убедительнее. Но письма этого в деле я не нашел, и мне оно сенатором Кузьминым возвращено не было. Вообще некоторых взятых документов в деле не оказалось.
Затем в следственном материале имеются следующие данные: Мясоедов, «видя недоверие к себе шефа», просил об отчислении, что и состоялось 31 июля 1907 года, с оставлением его в Отдельном корпусе жандармов и с прикомандированием к жандармскому полицейскому управлению Северо-Западных железных дорог, а не «меридиана Самары», как предполагалось. 2 октября он ушел в запас, а командир корпуса жандармов сообщил дежурному генералу Главного штаба, что «подполковника Мясоедова, к сожалению, представилась необходимость переместить с занимаемой должности на другое место, после несколько неосторожных его показаний на суде в Вильно, которые послужили революционной печати предлогом для нападения на правительство и корпус жандармов». Так вот где собака зарыта!
Там же имеется справка судной части Департамента полиции о корнете Пономареве, который, желая отличиться, организовал водворение оружия контрабандным путем и к этой провокации подстрекал разных лиц, что в 1907 году и было пропечатано в газете «Речь».
Показания на суде Мясоедова по этому делу восстановили против него Департамент полиции, вследствие чего и источником всех нападок и предупреждений был последний. С делом Пономарева приезжал ко мне и полковник Еремин. Департаментом же полиции настроен был и А.А. Макаров. Вместе с тем дежурный генерал Главного штаба сведений о неблагонадежности Мясоедова не имел. Генерал Монкевиц, бывший против него, заявил, тем не менее, что обвинение агента Герца о неблагонадежности Мясоедова не подтвердилось, то есть и в контрразведывательном отделении Главного управления Генерального штаба данных для опорочения Мясоедова не имелось.
А так как, кроме всего этого, целых два года после увольнения в 1912 году, находясь под наблюдением, Мясоедов ни в чем предосудительном замечен не был, то нет ничего удивительного, что когда он обратился ко мне с просьбой не препятствовать его поступлению на службу, для реабилитации, в минуту такого общего подъема, охватившего всех, я не могу ему не ответить «по-христиански», как он меня просил, хотя бы частным путем, то есть не на бланке военного министра, без № и прочего.
Поэтому считаю более нежели неточностью выражение в тексте приговора: «Удостоверил отсутствие с его, военного министра, стороны препятствий», так как я не имел в виду содействовать его определению, да еще с преступной целью, как это возмутительно мне приписывается.
В штабе 6-й армии, куда обратился Мясоедов, его не приняли, несмотря на мое письмо, правильно оценив его не как рекомендацию, а как частное, лишь указывающее о неимении препятствий.
На совершенно частное письмо Мясоедова, в котором он просил меня простить его некорректное, по отношению ко мне, поведение, я ему дословно ответил: «На письмо ваше от 29 сего июля уведомляю, что против вашего поступления на действительную военную службу лично я ничего не имею.
Вам же о поступлении вновь на службу надлежит подавать прошение в установленном порядке».
«Лично» и «установленном порядке» – выражения, свидетельствующие о характере ответа в частном порядке, что ясно и в показании подполковника Защука, служившего в штабе 6-й армии: «При этом показал мне полученное им (Мясоедовым) частное письмо от генерала Сухомлинова».
И все это хорошо было известно следователю Кузьмину, но по одному ему известной причине он этими данными пренебрег.
Сам А.И. Гучков после консультации присяжных поверенных убедился, что «твердых положительных данных в подтверждение сказанного мною (то есть А.И. Гучковым) против Мясоедова обвинения в шпионстве не имеется».
Затем сознание поручика Колаковского в неправдивости части своих показаний и оправдание полевым судом Мясоедова по двум главным пунктам обвинения могут служить доказательством, что с решением его участи нельзя было спешить до такой степени, что улик надлежащих не собрали и приговор приказано было привести в исполнение немедленно, не представляя на конфирмацию, о чем, однако, просили.
Наконец, Борис Суворин, в своем письме 26 июля 1914 года, невзирая на то крупное недоразумение, которое у него было с Мясоедовым в 1912 году, пишет ему: «Я был крайне обрадован, получив ваше письмо. Как вы совершенно верно говорите в нем, теперь нам не время считаться, а я со своей стороны рад протянуть вам руку и предать забвению все прошлое».
И это пишет редактор газеты, которая выступала против Мясоедова!
После всего этого строки пункта шестого приговора: «каковыми действиями своими он, Сухомлинов, заведомо благоприятствовал Германии в ее военных против России операциях», – в юридическом отношении клевета, своей неправдоподобностью и грубой постройкой бросающаяся в глаза.
До чего были запуганы господа присяжные, можно судить по тому, что и на эту до смешного очевидную ложь они не посмели ответить отрицательно.
В пункте пятом я обвиняюсь в том, «что, состоя в должности военного министра, в период времени с 11 марта 1909 года до конца марта 1914 года, по соглашению с другими лицами, сообщал австро-венгерскому подданному Александру Альтшиллеру, заведомо для него, Сухомлинова, состоявшему агентом Австро-Венгрии, такого рода сведения, которые заведомо для него долженствовали, в видах внешней безопасности России, храниться в тайне от иностранного государства, а именно о содержании его, Сухомлинова, доклада бывшему императору по поводу мероприятий военного ведомства, в области военной обороны России».
Во всем этом пункте отвечает истине только то, что я состоял в должности военного министра с 11 марта 1909 года и что Александр Альтшиллер – австро-венгерский подданный. Все же остальное – заведомая ложь прапорщика Кочубинского, создавшего целое «преступное сообщество», судившееся полевым судом совершенно противозаконно, только для того, чтобы из этого можно было проектировать то, что составило настоящий пункт пятый приговора.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
