– О Боже, – шептал он, – как она вульгарна… еще более, чем раньше! Я не могу принять ее как свою королеву. От одной мысли, что она считается моей женой, меня тошнит.
– Развод.
– Мы получим доказательства, – сказал он. – Нет сомнения. Скоро я буду свободен.
Судебное разбирательство
Король был полон решимости не терять времени. В тот день, когда Каролина ступила ногой на английскую землю, Ливерпульский в Палате Лордов, а Кэслерей в Палате Общин зачитали послание короля.
В нем объявлялось, что Его Величество полагает необходимым представить Палате Лордов некоторые документы относительно поведения королевы. Это причиняет ему боль, но поведение королевы не оставляет выбора.
Брогэм, присутствовавший в Палате Общин, пока зачитывали послание, не теряя времени, увиделся с королевой и составил ответ. В нем утверждалось, что королева была вынуждена вернуться в Англию, чтобы защитить свое честное имя от клеветы и напрасных обвинений, предъявляемых ей. Ее имя было опущено в литургии, ей не предоставили королевской резиденции, ее оскорбляли дома и на континенте. Делались попытки восстановить против нее весь мир, признав ее виновной без суда. Только судебное разбирательство и приговор могли быть оправданием того, что уже сделали с ней.
Ливерпульский и члены его правительства были встревожены отношением королевы к делу. Они представляли, что суд может ввергнуть монархию в бесчестье. Королевская жизнь была далека от того, чтобы считаться моральной, а ведь не так давно на другой стороне Ла-Манша народ восстал в гневе и уничтожил монархию.
Ливерпульский предложил компромисс. Пятьдесят тысяч фунтов в год, королевский парусник для путешествия за границу, все почести, полагающиеся английской королеве.
Эти условия Каролина с негодованием отвергла. Делать было нечего, и пятого июля, через несколько недель после возвращения Каролины, лорд Ливерпульский внес в парламент билль, позднее он стал известен, как Билль о боли и наказании. Вот что в нем было:
«Лишить Ее Величество Каролину Амелию Елизавету Титула, Прерогатив, Прав, Привилегий и Льгот Королевы-супруги Королевства и расторгнуть брак между Его Величеством и упомянутой Каролиной Амелией Елизаветой».
В Билле утверждалось, что Каролина наняла себе на службу Бартоломео Пергами, и постыдная интимная связь установилась между королевой и Пергами. Эта распутная связь навлекла позор на короля и всю королевскую семью. Поэтому кажется правильным и необходимым лишение королевы всех ее прав и привилегий и прекращение брака короля.
По совету Брогэма Каролина уподобляла себя Катарине Арагонской и требовала справедливого суда.
* * *
Народ в Лондоне был заинтригован. Ни о чем больше другом на улицах и не говорили. Громадная непопулярность короля значила, что все на стороне королевы. Стоило появиться Каролине, как толпа начинала приветствовать и ободрять ее.
Карету короля закидывали грязью. Все считали его злобным старым распутником. Он мог путаться с кем угодно, но они не допустят жестокого обращения с женой.
Все были возбуждены. Давно уже ничего подобного не случалось. Похороны – совсем не то. А это было восхитительно. Они могли стоять за кого-то горой, кого-то ненавидеть, и люди делали это с большим чувством.
Толпы кричали: «Да здравствует Каролина!» Они останавливали кареты и вопрошали:
– Вы за королеву?
Они даже остановили карету великого герцога Веллингтонского, героя Ватерлоо, не так давно возносимого толпой.
– Поддержи королеву! – кричали они. – Поддержи королеву!
Герцог был в ярости, что он, великий Веллингтон, вовлечен в недостойную склоку. Герой Ватерлоо был вынужден объявить о поддержке королевы. Но толпа была недоброй. У людей были припасены дубинки и топоры, кто знает, может, нашлись бы и один-два пистолета?
– Хорошо, – кричал старый солдат. – За королеву! За королеву – черт вас всех подери! И пусть у вас у всех будут такие жены, как она.
По толпе прокатился хохот. Будьте уверены, Веллингтон не подведет. Смех продолжался. Его стали приветствовать. В конце концов, ведь это он спас их от старины Бони.
Но приближался день суда, и напряжение нарастало.
Все спрашивали друг друга, каков же будет исход.
* * *
Каролина выехала из Бранденбург-хауза, где была ее резиденция, и направилась в суд. Она была одета соответственно моменту, в платье из черного тисненого газа, с белыми рукавами, напоминавшими епископские, украшенными кружевами. Лицо ее было прикрыто плотной вуалью, под которой с трудом удавалось разглядеть завитки парика. Она была сильно набелена и накрашена и выглядела, как заметил один очевидец, наподобие игрушки Фанни Ройд, неваляшки из Голландии, которую как ни брось, все равно встанет. Она вбежала в парламент безо всякой грации, споткнулась о трон, прежде чем села, раздвинув короткие ноги, а ее платье было задрано непотребным образом.
Сэр Роберт Гиффорд, генеральный атторней, представлял обвинение в этом деле вместе с генеральным стряпчим, сэром Джоном Копли. Ведущими адвокатами королевы были Брогэм и Денман, которые сидели напротив Гиффорда и Копли. Общее мнение было однозначно – у королевы более сильные адвокаты.
Первые два дня суда были посвящены утрясению формальностей, а затем вызвали первых свидетелей. Призвали на суд капитана Хаунэма, который показал, что комнаты королевы и Пергами в Тунисе находились на разных этажах. Майоччи рассказывал, что королева обедала в опочивальне с Пергами и во время обеда тот сидел на кровати. Капитан Хаунэм уверил суд, что это была абсолютная ложь. Вся свита всегда обедала вместе.
При перекрестном допросе Майоччи сник. Он стал прятаться за фразой «Я не помню» – «Нон ми рикордо».
Людей, которые следили за процессом изо дня в день, немало позабавил этот свидетель, и скоро на улицах распевали песню:
В Англию притащился я,
Хорошо хотя бы задаром,
И мирно поселился в местечке Ковент-Гарден,
И там я ел и пил
Из лучших закромов,
Деньжат немало получил
И только лишь твердил «Нон ми рикордо».
Я в дом большой пришел
И там попал впросак,
Подбили рассказать,
Чего и не видал.
Стоял мужчина там,
Запало в память мне,
Но поклясться не могу,
Нон ми рикордо.
Ходило много куплетов, и час от часу их становилось больше. Народ распевал их повсюду.
– Их свидетели, – посмеивался Брогэм, – это наши свидетели.
Примерно то же случилось с Луизой Демонт. Удивительно, как легко разоблачали лжецов Брогэм и Денман.
Были и другие итальянские свидетели, все они были рады подзаработать денег и свидетельствовать против королевы. Был некий Раггацони, признававший, что он был свидетелем непристойных отношений между королевой и Пергами. Это вызвало озабоченность у Брогэма, пока Хаунэм не смог доказать суду, что этот человек ничего не мог видеть с того места, где он, по его словам, находился.
