Но, как говорится, Богу Богово, а кесарю кесарево. Сам взвалил на себя этот воз, сам и вези.
А куда я, собственно, еду, подумал вдруг Сидоркин. Я же адрес ее узнать забыл. Совсем заработался, старый дурак. Что ж теперь делать?
Сидоркин совсем сбавил скорость и завертел головой по сторонам, высматривая случайных прохожих. Глупая, однако, затея. Кого сейчас встретишь? Если только пьяницу какого-нибудь подзаборного, которому что дождь, что снег, все едино. Да от такого хрен чего узнаешь.
Да-а, впору по домам идти, невесело подумал Сидоркин. Он уже второй раз проезжал мимо местного магазина, и тут ему показалось, что где-то там вспыхнул огонек и тут же погас. Сидоркин остановил машину и всмотрелся. Точно, сквозь непрерывные потоки дождя он различил две светящиеся точки.
Сидоркин подрулил поближе. Под козырьком у бокового входа сидели двое и мирно курили.
— Давай, Вася, еще по одной, — услышал он. — За Клаву.
— Ну чо ты все, Миха, за Клаву да за Клаву. Надоело уже, — ответил другой голос, побасистее.
— Да ладно, не ерепенься. Тебе ж без разницы, за кого пить, а мне приятно.
— Уговорил. Поехали.
Раздался стук стекла о стекло, равномерное бульканье.
— А-а-а, хорошо пошла. Ой, гляди, мент! По нашу душу, что ль?
— Типун тебе на язык!
Сидоркин приблизился. Под козырьком на ящиках пристроились два мужика. Под ногами у них стояло несколько бутылок. Знакомые лица, подумал Сидоркин. Грузчики из магазина.
— Здорово, ребята! Что не дома?
— Твоими молитвами, Федор Иванович, — ответил тот, которого звали Васей. — У меня теперь дома такой матриархат, что ни сесть, ни встать.
Сидоркин усмехнулся в усы. Пару месяцев назад он самолично разбирал заявление его жены: бузеж по пьянке, разгром теплицы, нанесение телесных повреждений в виде синяка под глазом. Тогда Сидоркин ограничился внушением, но строго-настрого предупредил, что в следующий раз посадит за хулиганство как миленького. Видно, подействовало, да только, как всегда, своеобразно.
— Садись с нами, Федор Иванович, — пригласил второй, по имени Миша. — Выпьем за Клаву.
— Так я ж за рулем. Не положено. — Сидоркин вытащил сигарету и закурил. — А что за Клава такая?
— Артистка, — с готовностью ответил Вася. — Миха от нее балдеет. Фамилия у нее только странная, никак запомнить не могу. Чем крышу кроют. Рубероид, что ли?
— Шифер, балда, — беззлобно поправил его Миха. — Клавдия Шифер. Иностранка. И не артистка она вовсе, а су-пер-мо-дель. Одежки показывает.
— Во-во, — хохотнул Вася. — Ходит туда-сюда по доске, будто без нее не ясно, что нормальная баба такое ни в жисть не наденет. Срамотень одна. Ерундой, в общем, занимается, так ее и разтак.
Говорил он, впрочем, лениво, без агрессии. Сидоркин понял, что это для них привычный разговор.
— Ерундой не ерундой, а кучу денег с этого имеет. И покрасивше будет всякой артистки, — резонно заметил Миха и, повернувшись к Сидоркину, пояснил: — Передача по телеку была «Наша Клава». Ну, я и запал на нее. На телевидение письмо написал, имею, мол, серьезное намерение познакомиться. Теперь ответа жду.
— Ты про жену, про жену-то расскажи, — напомнил Вася.
Так он еще и женат. Ну и дела, подумал Сидоркин.
— Я фотографию ее из журнала вырезал и над кроватью повесил, — продолжал между тем Миха. — Моя поскандалила, поплакала, а потом в желтый цвет выкрасилась и не ест ничего. Худеет.
— Чума! — простонал Вася.
Сидоркин хохотал до слез.
— Ну, мужики, с вами не соскучишься! Так у тебя скоро своя Клава будет.
— А что? — важно ответил Миха. — Она — баба славная.
— Вы мне вот что скажите, — опомнился Сидоркин. — Где Мария Антонова живет?
— Это учителка, что ли?
— Она самая.
— На Пушкина, пятнадцать. Только ее уже спрашивал сегодня один, со старой усадьбы. Она с ним которую неделю хороводится. Тачка у него — опупеть!
— Куда он поехал?
— Туда, наверное, куда ж еще.
— Ладно, мужики, я погнал. А вы не увлекайтесь тут, а то как бы новое заявление разбирать не пришлось.
— Небось пуганые, — ответил Вася.
Сидоркин пошел к машине.
— Ну, Вась, вздрогнули. За Клаву, — донеслось до него.
— За Клаву.
Не прошло и четверти часа, как он, насилу отбившись от взволнованных расспросов Машиной матери, гнал машину к усадьбе.
Маша проснулась как от толчка. Страшные видения еще клубились в ее мозгу, стирая грань между сном и явью. Мощный удар грома потряс дом. Маша вздрогнула, открыла глаза и от неожиданности вскрикнула.
Перед ней стоял Коля. Неподвижный и страшный, будто вышедший из ее кошмарного сна. Белые глаза его, не мигая, смотрели на нее. Мокрые волосы облепили череп. На ковер под его ногами набегала темная лужица.
Холодный ужас шевельнулся в сердце Маши, сдавил, стиснул горло. Она вжалась спиной в диванные подушки и кинула отчаянный взгляд на полуприкрытую дверь. Ни звука. Маша вспомнила, что, кроме них, в доме никого нет.
Коля проследил за ее взглядом и усмехнулся. Эта улыбка, больше напоминающая волчий оскал, снова вернула Машу в давешний сон.
— Он не придет, не жди, — хрипло проговорил Коля. — Я убил его.
— Нет, — прерывисто прошептала Маша. — Нет.
— Да. Я всех убил. Никого не осталось. Теперь ты совсем моя.
Он рывком опустился перед ней на пол и положил голову ей на колени. Маша дернулась, пытаясь освободиться.
— Сиди! — Он крепко обхватил ее ноги. Она почувствовала прикосновение его горячих пальцев к своей босой ступне. — Приласкай меня. Я так устал.
— Ты все наврал, — с усилием проговорила Маша. — Признайся, ты все наврал. Его здесь не было.
— Он и сейчас здесь. Валяется, падаль, под дождем у своей тачки. Она ему больше не понадобится.
Только не паникуй, твердила себе Маша. Спокойно. От ее выдержки зависит сейчас не только ее собственная жизнь, но, возможно, и жизнь Вадима. Если то, что сказал Коля, хоть отчасти правда, то Вадим, может быть, лежит сейчас, раненый, где-то там, на улице, и она сможет спасти его. Господи, взмолилась Маша, сделай так, чтобы он был жив! Все что угодно, лишь бы он был жив!
Маша украдкой огляделась. Лица Коли она не видела, лишь его стриженый круглый затылок. Значит, и он не видит, куда она смотрит.
На низком столике у дивана стоял канделябр на массивной бронзовой ножке. Маша на глаз прикинула расстояние. Дотянуться можно, но он слишком крепко держит ее за ноги. Надо, чтобы он ослабил хватку. Надо как-то отвлечь его.
