— Сиртори прибыл незамедлительно, — продолжал Рибальдо, — я потерял много крови. Пуля застряла в плече, не задев легкого. Кровотечение остановилось само собой. Придворный лекарь извлек этот кусочек свинца длинными щипцами, а потом обработал и зашил рану.
— А потом? — не отставала Саулина.
— Обрубок ухаживал за мной. Как только я пришел в себя, первая мысль моя была о тебе. От наших осведомителей нам стало известно, что тебя отвезли в Монцу и отдали в колледж Святой Терезы по приказу самого Бонапарта.
— И ни разу за все это время у тебя не появилось желания сообщить мне, по крайней мере, что ты жив?
— Я знал все о твоей жизни — месяц за месяцем, год за годом. Я мог бы отправить тебе весточку, но это было слишком опасно.
— То есть ты мне не доверял?
— Это была всего лишь разумная предосторожность.
Саулина вспомнила о своих страданиях, о крушении всех своих надежд.
— Я бы могла ждать тебя, ничем не выдав ни себя, ни тебя.
— Ты все-таки была еще совсем ребенком.
— Зато теперь я вообще ничто.
Рибальдо взял ее за руку.
— Мы снова вместе. Я ни на минуту не терял тебя из виду. Пару раз я даже не удержался от соблазна подобраться поближе, чтобы взглянуть на тебя. Ты стала настоящей красавицей. Волосы у тебя были распущены, вот как сейчас, и струились по спине. — Он провел по ним рукой. — Они всегда кажутся немного растрепанными, даже когда ты стараешься перевязать их ленточкой.
Саулина покраснела.
— Я любовался твоим вечно нахмуренным личиком, твоим гордым взглядом. Сколько раз меня охватывало желание приблизиться к тебе, обнять, унести с собой… Я всегда тебя любил.
— Почему же ты решил объявиться именно сейчас, а не месяц или год тому назад?
— Потому что не хотел прийти слишком поздно.
— Я не понимаю, — сказала Саулина.
— Маркиз Феб Альбериги д'Адда явно заинтересовался тобой.
— Ну и что?
— Он мог уговорить тебя выйти за него замуж или кое-что похуже.
— Сделать меня своей любовницей?
— Зачем об этом думать, когда теперь мы снова вме-сте!
— Ты держишь меня в своих объятиях, и мне больше нечего требовать от жизни, — улыбнулась Саулина. — Чего еще может хотеть женщина? Я любима благородным разбойником. Богатым и могущественным синьором, героем, не знающим страха.
Рибальдо ничуть не удивился ее волнению и слезам, молчаливо покатившимся по щекам Саулины.
— Наша история начинается здесь и сейчас, в эту самую минуту.
— Тебе бы этого хотелось? — спросила девушка.
— Я думал, что ты тоже этому обрадуешься, — ответил он, сбитый с толку ее странным тоном.
Саулина вскочила на ноги, ее лицо пылало, глаза метали молнии. Она взглянула на своего героя с уничтожающей насмешкой.
— Ты позабыл одну мелочь, — презрительно проговорила она. — Ты совсем упустил из виду, сколько дней я провела в отчаянии. Впрочем, возможно, ты вовсе об этом не думал.
— Что-то я тебя не понимаю, — признался Рибальдо, пораженный внезапной переменой, произошедшей с Саулиной.
— Конечно, ты не понимаешь! Ведь ты ждал, что я безоговорочно признаю в тебе победителя. Бесконечная любовь, безграничная преданность!
— Я ожидал найти женщину, чьи чувства неизменны, — рассердился он.
— Признательную, восторженную Саулину, — подсказала она.
— А вместо этого нахожу капризную и избалованную девчонку, — сурово перебил он ее.
— Которую каждый использовал на свой лад, — усмехнулась Саулина.
— Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Да неужели? — Сверкающие черные глаза наполнились слезами. — Правда в том, что каждый играл в свою игру, — проговорила она таким голосом, будто сама только что наконец разрешила загадку своей жизни. — А ты, — губы у нее задрожали, — ты преспокойно ждешь четыре года и даже спросить себя не хочешь, что могло сломаться у меня в душе за это время.
— Ты была ребенком. И ты была в надежных руках.
— Но я видела тебя мертвым на мостовой. Я должна была четыре года ожидать чуда?
— Успокойся, Саулина!
Она, как детские кубики, опрокидывала все его оправдания. Они предстали во всей своей несостоятельности, никчемности, надуманности и самодовольстве.
— Ребенком, — безжалостно продолжала женщина, — я была ребенком. Я была в надежных руках. В кладовке, как дозревающее яблоко.
— Я так не думал и сейчас не думаю.
— Ты думал, что я еще могу подождать. А вот Феб решил, что я уже созрела. И тогда тебя заела ревность…
— Прекрати, Саулина! Довольно!
— Ты же сам мне сказал, что сделал свой ход, потому что маркиз Альбериги д'Адда положил на меня глаз. Если бы не эта досадная помеха, сколько еще лет мне пришлось бы ждать? И что вам всем от меня нужно? — спросила она, повернувшись в бешенстве к нему.
— Я хочу, чтобы тебе было хорошо и мне, по возможности, тоже.
— Похоже, единственный человек, не имевший далеко идущих целей в отношении меня, — с грустью сказала Саулина, — был французский генерал. В тот момент, когда он подарил мне табакерку, я поверила, что моя жизнь изменится.
— А разве она не изменилась?
— Я верила, что сама возьму в руки вожжи своей судьбы, а вместо этого оказалось, что другие направляют все мои шаги. — В ее голосе прозвучала безысходная горечь. — Другие все решали за меня.
— Ты все чертовски усложняешь, — улыбнулся Рибальдо, подходя к ней с ласковой улыбкой и твердым намерением помириться.
— Нет, Гульельмо, — холодно отрезала она. — Таким простым способом столь сложные дела не решаются. Меня обманули, предали. Я-то думала, что живу и действую по собственной воле, а вместо этого оказалось, что я всего лишь предмет игры вроде мячика. И правила от меня не зависят. Возница был в сговоре с тобой, — добавила Саулина.
— Да, но я в этом ничего плохого не вижу.
— Синьора Эмма исполняла твои указания.
— Она всегда их исполняет. Она у меня на службе.
— Все действовали против меня.
— Но я люблю тебя!
— Да, ты меня любишь… по-своему. Словно я твоя вещь. А на самом деле ты любишь только себя.
— Это неправда! — обиделся Рибальдо. — Я сражаюсь за других.
— Ради собственной славы.
— Я рискую жизнью ради них.
— Но для себя ты выстроил королевский замок в лесу.
— Я готов все раздать людям. Я всегда так поступал.
— Но от своих подданных ты ждешь обожания, от своих женщин — безграничной преданности и любви.
