Теперь ей ничего иного не оставалось, как спуститься по лестнице. Ступенька за ступенькой — и вот она у подножия винтовой лестницы. Вдаль уходила длинная подземная галерея, освещенная факелами. Очарование не-ведомого притягивало и страшило Саулину, словно глубокая пропасть, но она все-таки решила добраться до самого дна этой тайны.
Преодолев страх, Саулина двинулась вперед словно во сне, преследуемая эхом своих шагов. Поначалу она поминутно оборачивалась, ей все казалось, что на нее могут напасть сзади, но постепенно она пошла быстрее, и последний отрезок пути по подземному туннелю она проделала почти бегом. Галерея завершилась точно такой же винтовой лестницей, по которой она спускалась в противоположном конце. Саулина начала подниматься. Сердце колотилось прямо у нее в горле. Добравшись до верхней ступеньки, она увидела открытую дверцу. Ей пришлось немного наклониться, чтобы не стукнуться о притолоку. Она оказалась в комнате, которую помнила до сих пор: это была комната Гульельмо Галлароли в сыроварне Клары. Но в комнате ее ждала не единственная любовь всей ее жизни, а человек в маске, сидевший в кресле у зажженного камина.
— Добро пожаловать, мадемуазель, — сказал он. — Я вас ждал.
Голос… этот звучный, теплый, мужественный голос мог принадлежать только одному человеку, которого больше не было в живых.
Окаменевшая Саулина застыла перед незнакомцем, продолжавшим скрывать свое лицо под маской. Она была бледна, но полна решимости. Голова у нее работала ясно, а когда первый приступ замешательства миновал, в ее глазах засверкали искры гнева.
— Что означает эта клоунада? — спросила девушка холодным и отчужденным голосом.
— А ты не изменилась, Саулина, — сказал мужчина.
И опять этот голос, будивший в ней воспоминания.
Голос принадлежал Гульельмо Галлароли, человеку, в чьих объятиях она познала первую незабываемую дрожь любви. Но ее герой угас, истек кровью на булыжной мостовой, смертельно раненный французскими солдатами; она точно это знала, потому что бросилась на землю рядом с ним, положила его голову к себе на колени, и ее золотисто-желтое платье окрасилось его кровью. Нужно немедленно избавиться от этого нелепого обмана, чтобы не открылась старая рана и не проснулась прежняя боль, похороненная в самом дальнем уголке сердца. Гульельмо Галлароли был всего лишь тенью, воспоминанием о крушении, призраком, вызванным из небытия этим голосом, удивительно похожим на его собственный.
— Вы обязаны дать мне объяснения, синьор! — свирепо потребовала Саулина.
— Даже если я всего лишь бандит?
— Тем более, если вы бандит!
Мужчина в маске поднялся и подошел к ней.
— Тебе не страшно?
Отблески пламени освещали прекрасное лицо Сау-лины.
— Страх может смутить того, кому есть что терять, — горделиво ответила она. — Я все потеряла много лет назад. И больше ни минуты не потерплю неизвестности.
Они стояли лицом к лицу. Мужчина снял маску. В нескольких дюймах от лица Саулины засияла незабываемая улыбка Гульельмо Галлароли.
— Ты уверена, что потеряла все?
— Гульельмо… — прошептала она. — Но почему?
— Потому что это был единственный способ спасти тебя, — ответил он.
— А если наоборот? Если бы ты меня потерял?
— Но ты же здесь со мной, — сказал он, обнимая ее.
— Сколько раз за эти годы я пыталась воссоздать в памяти твои черты, — проговорила Саулина, пока он целовал ее в обе щеки. — Мне не удавалось вспомнить твое лицо.
Она по-прежнему говорила каким-то чужим, потухшим голосом, сама его не узнавая. Этот голос произносил слова, не имевшие к ней никакого отношения.
— Теперь тебе больше не нужно вспоминать.
— Потому что ты и есть Гульельмо, да? — спросила она без волнения и даже без любопытства.
Молодой человек кивнул. Он выглядел в точности таким же, как в тот день, когда они расстались, только немного похудел, возмужал и стал еще красивее.
— Или ты Рибальдо?
— И тот и другой, — признался он.
— Значит, это ты послал деньги в Корте-Реджину.
— Да, я.
— Значит, это тебя я считала мертвым, — уточнила она все так же равнодушно.
— Я жив. — Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал с бесконечной нежностью.
Гульельмо усадил ее рядом с собой на диван у потрескивающего огнем камина.
— Итак, ты заманил меня в свое тайное царство через подземный ход.
— Я хотел сделать тебе сюрприз.
— И именно ты унес мою одежду из гостиничного номера?
— Эта комната принадлежит мне. И вся гостиница — тоже.
— Стало быть, ты не умер, — проговорила она, как будто рассуждая вслух.
— Похоже, тебя это чуть ли не огорчает, — разочарованно заметил он.
— Я помню, как меня оторвали от тебя, — сказала Саулина, преодолев на мгновение свою безучастность. — Помню, как ты лежал поверженный и истекал кровью на улице у Сенных ворот.
— Я закрыл глаза, мне казалось, что я умираю, — начал рассказывать Рибальдо, — но я все слышал. Даже твой голос, затихающий вдали. Слышал, как отъехала карета. «Il est foutu»[22], — сказал один из французов. Для него я был всего лишь одним из мертвецов, за время этой долгой войны он их повидал немало. Я знал, что Обрубок из Кандольи где-то поблизости вместе с друзьями, и не удивился, когда услыхал, как он говорит: «Телом займемся мы». Французы решили, что нет смысла поднимать шум из-за трупа. К тому же французский офицер торопился передать тебя мадам Грассини, присвоив лавры спасителя и благодарность генерала Бонапарта.
— Кто тебя предал? — спросила Саулина.
— Крестьянин, который вез нас на телеге с сеном.
— Я видела его в придорожной канаве. Его задушили.
— Я почувствовал, что меня подняли, и потерял сознание, — продолжал Рибальдо. — Все остальное мне потом рассказали друзья.
— Что они тебе рассказали?
— Меня погрузили на лодку и доставили в больницу. Там Обрубок потребовал придворного лекаря Фортунато Сиртори. Он знал, что если есть хоть один шанс вырвать меня из лап смерти, то сделать это может только он.
Саулина сохранила яркое и тревожное воспоминание о Фортунато Сиртори. От его похотливых притязаний ее избавило вмешательство его любовницы Марции. И все же воспоминание о нем не было мрачным, наоборот, в ее памяти этот человек был связан с феерической обстановкой волшебной сказки. И у этой сказки был счастливый конец.
— Я тоже знакома с этим человеком, — сказала она вслух.
— Знаю, — хмуро кивнул Рибальдо.
— Итак, он взялся тебя лечить, — вернула она его к прерванному рассказу.
