— Его фамилия, босс, произносится Севастьянов, — сказал Джеффри.
— Ну как там его! Собери ты ему эти сто восемнадцать миллионов, которые утянул у этого… этого…
— Петракова, — сказал Джеффри.
— У него! Верни, не обнищаешь. Иначе младший Ли из юридической псарни «Ли и Ли» по поручению аудиторов обгрызет тебе вместе со штанинами и гениталии…
— Бруно, — сказал вкрадчиво Клео. — Возвращая деньги, придется ведь обозначиться. Признать, что они у нас, то есть лично у тебя отныне… И вынырнет меченый атом, если возьмутся за дело серьезно, в Берне. Наш крот в Москве провалится тоже и утянет за собой больших людей в России, которым мы готовим программу по устройству их миллиардов в офшорных банках в Азии… Не следует забывать, именно миллиардов, босс! И русские пойдут на это, потому что свои деньги они назанимали или заработали в Западном полушарии и потому туда с этим же не сунутся, а дома держать их бояться…
— Можно, босс? — спросил Джеффри. Он подхватил новое обращение.
— Лучше встретиться с русским и переговорить. Компромисс с ним возможен. В Бангкоке за Севастьяновым по моему указанию вел слежку агент «Деловых советов и защиты». На всякий случай, без вводных… Наверное, что-нибудь да нашлось, сможем использовать… Кроме того, возле Севастьянова в Бангкоке и здесь замечен некто Бэзил Шемякин. Бывший частный детектив, теперь, правда, журналист. То ли русский, то ли француз, во всяком случае он работает на московскую газету…
— Тот самый, босс, который крутился возле Барбары Чунг, — сказал Рутер Батуйгас.
— Клео, с этими русскими миллионами твой «Ассошиэйтед мерчант бэнк» напоминает мне обезьянку в их хвойном лесу. Колко хвататься за ветки…
Глава шестая
ГОЛУБАЯ КРОВЬ
1
Вырезанные из тяжелого тика раскрашенные фигурки ждали покупателей. Как ждали их сто лет назад рабы в этом же сарае у города Денпасара на индонезийском острове Бали. Теперь сарай был превращен в студию резчика.
Обработанный морилкой истукан мечтательно покусывал оскаленными зубами цветочный стебелек. Танцовщица воздевала бескостные руки к небесам, забрасывая волосы за спину. Глумливо ухмылявшийся Будда, облепленный мышами и змеями, приплясывал, попирая сандалеткой крокодила. Истощенный старец раскуривал опиумную трубку…
Скульптор выжидательно смотрел на Бэзила. Крошечная девочка сжимала в грязном кулачке подол папашиной юбки-саронга. На её ключицах проступали чесоточные пятна. Понравившаяся Бэзилу фигурка разносчика с коромыслом выглядела прелестно, и цена подходила, но тиковая статуэтка весила немало почти половину того, что позволялось брать в самолет без доплаты…
Последние двое суток пришлось посуетится. Как обычно, разрешения на интервью пришли почти к концу командировки. А завершающую беседу губернатор Бали — поэт, меценат и изощреннейший деспот, отец родной для подданных, которые досконально изучили древний этикет подношения взяток, — назначил за три часа до отлета в Джакарту. На аэродром Бэзил мчался в наемном автомобильчике — маломощном «сузуки», водитель которого, наверное, родственник скульптора, все-таки выкроил время заскочить к сараю.
Под потолком висела доска с резной надписью — «Когда у друга болит рука, у меня болит сердце».
Бэзил вымотался и нуждался в отдыхе.
Он заплатил больше, чем полагалось, взял статуэтку и, спустившись на шоссе к «сузуки», тронул за плечо дремавшего водителя.
— Не беспокойтесь, сэр, — сказал парень. — Самолет не улетит без вас. Канцелярия его превосходительства позаботилась…
На перелете Денпасар — Джакарта — Сингапур удалось поспать полтора часа, и все же на лекции в клубе университетского кампуса на сингапурской окраине Кент-бридж, куда Бэзил велел таксисту ехать прямиком из аэропорта Чанги, он впал в дрему.
Докладчика, плечистого европейца, звали Бруно Лябасти. Он был представлен собравшимся как руководитель фирмы «Деловые советы и защита». Компания пользовалась известностью на рынке услуг по охране информационных сетей от организованной преступности. Около двухсот предприятий считались её клиентами.
Посетить эту лекцию предложила Барбара Чунг, когда Бэзил позвонил ей из Джакарты. Там, в университетском кампусе, они и встретились. Ее локоть теперь касался руки Шемякина. Барбара делала заметки в блокноте, магнитофоном не пользовалась…
— Проснись, эй… — толкнула она Бэзила. — Ведешь себя так, будто это я не давала тебе выспаться. Послушай-ка лучше изречения нашего блестящего лектора!
Аудитория походила на лимонную дольку, в которой пластиковые кресла располагались длинными закругленными сегментами. Время от времени докладчик обводил взглядом зал, и Бэзилу показалось, что всякий раз, когда он и Барбара оказывались в секторе его обзора, Бруно Лябасти приметно кивал и слегка улыбался.
— Пропасть между Западом и Востоком, между их культурными наследиями, — говорил Бруно, — есть некий оптический обман души человеческой. Я бы даже назвал это явление духовной иллюзией. Вероятнее всего, её появление связано со стремлением простого человека — как мы говорим, человека с улицы свести сложные явления к чему-то понятному и удобному. В представлении о пропасти, якобы лежащей между Востоком и Западом, нет и частицы правды, не то чтобы правды, дамы и господа!
Барбара первая из всей аудитории несильно хлопнула ладошками и спровоцировала шелестящие аплодисменты. Наверное, они были нужны ей для ехидного деепричастия в газетном отчете.
— Глава фирмы — хранительницы секретов на наших глазах беззастенчиво ворует чужую интеллектуальную собственность, — сказала она Бэзилу.
— То есть?
— Твое невежество сродни его пошлостям… Лябасти слово в слово воспроизвел первые строчки книги Пьера Буля «Мост через реку Квай»… Про британцев в японском плену.
— Тогда не мешай дремать!
— Тогда не мешай слушать!
Докладчик доказывал отсутствие различий между восточной и западной цивилизациями, напирая на то, что в географически и исторически изолированных районах развитие денежных систем, финансов и банковского дела шло по одному и тому же пути. Такое сходство не могло не навести на мысль о существовании некоей высшей воли, не ограниченной временными и пространственными границами. Разве независимое и самостоятельное формирование одинаковых инструментов и средств финансового обмена на Западе и Востоке не служит свидетельством этого?
Зал шевельнулся, когда Бруно сослался на курьезы, связанные с деньгами. В четырнадцатом веке в Китае, сообщил он, была выпущена банкнота размером двадцать три на тридцать три сантиметра, называвшаяся «полотенцем». Шесть столбиков золотых монет, изображенных на ней, обозначали стоимость. Спустя пять веков, а именно в 1944 году, американское казначейство отпечатало бумажки достоинством в десять тысяч долларов. Трудно поверить, что несколько сотен и «полотенец», и американских десятитысячных купюр все ещё остаются в обращении в Юго-Восточной Азии и по стоимости примерно равны.
