— Я слышал об этом — очередная ошибка «Глориос», на мой взгляд.
— Спасибо, Эллиот. Я ценю это. Я тебе позвоню, — сказала я, зная, что ничего подобного не произойдет, и понимая, что я еще не раз, годами, буду вспоминать, каким он был, когда меня целовал, — целовал и одновременно улыбался.
Я заснула и спала еще пару часов, потом встала, готовая ехать к Роберту. Перед уходом я, совсем чуть-чуть, подкрасила губы и ресницы. Я рассудила, что статус безработной еще не давал мне права выглядеть неряхой. Мне хотелось рассказать Роберту о Хенретти и о книге, но сейчас он уже должен был находиться в офисе, а я была уверена, что там он не сможет говорить свободно.
В квартире меня ждала прежняя картина, разве что на сладкое были шоколадки от Энтенманна да работы осталось гораздо меньше. Уверенно разделываясь с плиткой, я могла внимательнее прислушаться к новостям. Что творилось в моей голове, когда я позволила «Ворону-2» и «Петь может каждый» превзойти важностью последнее решение Верховного суда или события в странах, где кинофестивалей не было и в помине? Я всегда воспринимала эти вещи близко к сердцу — однако позволила себе целиком окунуться в искусственное подобие жизни. Хуже того — иллюзорный мир меня прожевал и выплюнул. Я сосредоточилась на плитке и очень скоро приладила последний фрагмент.
Восхищаясь своей работой и прикидывая, сколько приготовить раствора для затирки, я услышала, как трижды прозвонил телефон, а потом запищал автоответчик. «Карен, возьми трубку! Возьми трубку!» — настойчиво твердил Роберт. Я схватила трубку, лежавшую в гостиной, и автоответчик издал пронзительный звук.
— Поверни выключатель. Он в спальне, — проинструктировал меня Роберт.
— Теперь лучше, — сказала я.
— Ты не поверишь. Я звоню из магазина Белинды. Мне пришлось уйти из офиса, чтобы позвонить тебе.
— Что такое?
— Выходит, ты не читала сегодняшнюю шестую страницу?
— Нет, но я слышала о книге, которую написали Хенретти с Эллиотом.
— Я знаю, что ты пару раз встречалась с этим типом, — сказал Роберт.
— Но я ему никогда ни о чем не говорила, — возразила я, защищаясь.
— Нет-нет, — успокоил меня Роберт. — Он в тебе не нуждался. У него был для этого Кларк.
— Кларк?
— Ну да — очевидно, Кларк скармливал ему и Хенретти всю информацию, которую вытягивал прямо из Глории. Его вышвырнули час назад — Джеральдина вызвала полицию, чтобы вывести его из здания.
— И довести до бордюра.
— А как же иначе.
— Какой ужас, что Кларк оказался таким двуличным! Глория была от него без ума.
— Да не так уж чтобы. Глория поставила ловушку, в которую он в итоге и угодил.
— Как ей это удалось?
— Она рассказала Кларку историю об отце Фила и Тони: тот, дескать, сбежал из-за карточных долгов, в которых вконец запутался. Когда Эллиот стал названивать, чтобы подтвердить сведения, они уже знали, откуда ветер дует.
— Это уже чересчур.
— Здесь царит полное безумие. Аллегра даже вернулась из Европы улаживать кризис.
Я представила, как Роберт стоит и скрещивает пальцы на слове «Европа».
— В любом случае, Карен, я должен идти в офис. Ты еще будешь, когда я приду домой?
— Наверное, да — я только что закончила с плиткой и занимаюсь раствором для затирки.
— Отлично, потому что я приду с сюрпризом.
От новостей у меня голова пошла кругом. Кларк, всеобщее Золотое Дитя, продал Глорию Уоксман, обожаемую маму «Глориос». Хенретти действительно удалось добиться того, на что никто не считал его способным, а Эллиот теперь наверняка прославился и мог позволить себе лучший скотч, какой только можно было купить за деньги.
Не прекращая работы в ванной, я снова и снова прокручивала в уме произошедшее. Теперь многое становилось понятным. Эллиот бросил меня на премьере «Петь может каждый», потому что поблизости находился его сообщник, Хенретти. Кларк знал, что мне нравился Эллиот, так как они были заодно. И, как я полагала, Эллиот рассказал ему о наших свиданиях — вот откуда узнал о них Роберт.
Чуть позже пришел Роберт, держа в руках необычной формы сверток.
— Что это?
— Увидишь, — сказал он загадочно. — Есть хочешь?
— Умираю от голода. Я съела за весь день только несколько шоколадок и яблоко. Покажи скорее, что у тебя там! — Я попыталась вырвать у него сверток.
— Ладно. Закрой глаза.
Я повиновалась.
— Теперь открой.
Я открыла и не поверила глазам. Роберт украл грудинку близнецов — всю целиком, вместе с драгоценным подносом «Ройял Далтон».
— Видишь — для Фила прожаренная, а для Тони — нет, — пояснил он, указывая. — Что бы ни случилось, четверг — день грудинки, но в суматохе было нетрудно спереть ее из приемной. Полиция была слишком занята Кларком.
Затем Роберт вынул серебряные приборы, и мы уселись есть грудинку, которой до сих пор наслаждались лишь люди с фамилией Уоксман. Она была восхитительна: чудесно приправлена и изумительно приготовлена. Я не сомневалась, что если Ле Бернарден когда-нибудь готовил грудинку, то именно такую. Мне только было жаль, что я никогда не смогу сказать Глории, что она чудесно готовит.
Дикая мысль пришла мне в голову.
— Можно тебя кое о чем спросить?
— Конечно.
— Ты, часом, не знаешь, кто отказался от гостиничных номеров для проекта Марлен?
— Возможно, — ответил он, улыбаясь.
— Подделал колонку Синди Адамс? Послал письмо с извинениями от Вивьен?
Теперь он лыбился, как Чеширский кот.
— Все думают, что я знай сижу и рву себе задницу ради них, так что меня никто и никогда не подозревает. Я все выполнял плоско и заурядно.
— Ты что, ангел мщения?
— Скорее, Рабочая Лошадь мщения, — поправил он.
— Не могу поверить. Все было устроено с потрясающим коварством. И все получили именно то, чего заслуживали.
— Идея была следующая. Люди в «Глориос» настолько отрешены от реальности, что с ними нельзя поговорить запросто и сказать, например: «Эй, я не оценил юмора, когда ты наорала на меня перед всеми» или «Знаешь, этот человек всего лишь ошибся — ты переборщил с наказанием». Но гнев и возмущение они все-таки отмечают, хотя бы на каком-то примитивном уровне.
Мне было трудно переварить все услышанное в один присест. Роберт — собранный, тихий — наносил жестокие удары могущественным драконам. По сути, он ими завтракал.
— Роберт, это невероятно. Ну и денек. Хенретти напечатали, а Эллиот — у него в соавторах. Кларк оказался кротом[30]— нет, скорее крысой — и был таким всегда. И мы съели грудинку Уоксманов!
