Не меняя позы, почти бесцветным тоном Клэр спросила:
— Ты помнишь, как выглядела моя сестра?
— А то. Помню, конечно.
Клэр зашевелилась, отодвинулась от Гиббса на пару дюймов, покрепче вцепилась в поднятый воротник.
— Знаю я не много, — хрипло продолжил Гиббс. — Но что знаю, расскажу.
Со стороны могло показаться, что Клэр никак не отреагировала на эти слова. Но она напряглась всем телом, застыв в ожидании.
— На фабрике был один малый, — начал Гиббс. — Мы с ним типа дружили. Звали его Рой Слейтер. Мы не работали вместе, нет. Я был в бухгалтерии, он в цеху. Но мы познакомились, уже не помню как. Наверное, на каком-нибудь собрании. Сошлись на почве политики.
— Я читала о нем в бумагах Билла Андертона, — ровным отстраненным тоном сказала Клэр. — Он был фашистом, да?
— Тогда было другое время, — вздохнул Гиббс. — Больше свободы говорить то, что думаешь. Ладно, врать не стану, Слейтер был тот еще гад. Как и я в те дни. Я украл деньги со счета благотворительного комитета — подделал чужие подписи, у меня это хорошо получалось, да и сейчас получается, — и меня вышвырнули с завода. Потом, пару лет спустя, я попался на том же уже в другой фирме. Отсидел. Тюрьма здорово вправила мне мозги. С тех пор я почти не балую.
Он вынул пачку сигарет из кармана, предложил Клэр закурить. Она отказалась.
— Вряд ли Слейтер имел зуб на твою сестру. Думаю, он даже не знал, кто она такая. Она просто оказалась в неправильном месте в неправильный момент. Попалась под горячую руку.
Вот как это вышло. Помнишь взрывы в бирмингемских пабах? Когда ИРА разбомбила два паба и куча народу погибла? После этого настроение у людей было поганое. Повсюду — и в городе, и на заводе. Все возненавидели ирландцев. Крепко возненавидели. И не только на словах, но и… на деле. Ирландишек лупили по всему городу. На заводе их и раньше недолюбливали, но тут ребята будто взбесились. А Слейтер всегда норовил быть круче всех. Ирландцев он на дух не переносил, этих долбаных ирландишек. И он обязательно бы что-нибудь устроил раньше или позже.
В общем, недельки через две после взрывов они набросились на одного парня. На фабрике был такой отсек, где ребята мылись после смены, и они приволокли ирландца туда — совсем молодого, лет двадцати с небольшим. Трое или четверо ребят тащили его в душевую, а Слейтер их подгонял. Паренька поначалу хорошенько отдубасили, но они хотели не просто его избить, эти ребята. Нет, у них было другое на уме. Они хотели его убить. И убили. Треснули по голове молотком или еще чем и прикончили несчастного засранца. Профессионально сработали. Так умело замаскировали под несчастный случай, что все поверили. Включая журналистов.
— Джим Корриган, — пробормотала Клэр. Спустя двадцать пять лет имя человека, о котором она, казалось, напрочь забыла, внезапно всплыло в памяти.
— Что?
— Так его звали. Я читала об этом. В нашем школьном журнале. — Ей ясно припомнился тот день и галерея «Айкон» на улице Джона Брайта, где она просматривала старые номера «Биллборда» и наткнулась на эту историю. Читая ее, она краем глаза наблюдала за тайным свиданием матери Фила и Майлза Слива, учителя рисования. — Помню, я подумала, какая ужасная история. У него остались жена и ребенок. Якобы его чем-то придавило.
— Ну да. Наверное, это он и был.
Гиббс умолк. Вдалеке неожиданно загудел корабль.
— И все же, — прервала молчание Клэр, — при чем здесь Мириам?
— Я уже говорил, — продолжил Гиббс, — она оказалась в неправильном месте в неправильный момент. Она была там, понимаешь, в душевом отсеке, когда они его мутузили. И все видела. — Он затянулся сигаретой, стряхнул пепел на тротуар. — Бог весть, зачем она туда пришла. Этого я так и не узнал.
Но Клэр догадалась.
— Должно быть, пришла, чтобы увидеться с Биллом. Они там встречались. — Она откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза и постаралась вспомнить каждую деталь, каждую подробность, которая помогла бы восстановить события. В каких отношениях Мириам была тогда с Биллом? Вероятно, на грани разрыва. — И что же случилось потом?
— Вот этого я не знаю. Думаю, Слейтер переговорил с ней и велел держать рот под замком. Но на этом он не успокоился. Она была свидетелем, а значит, от нее надо было избавиться. Слейтер потом говорил мне, что сам ее убрал. Этот сучонок всегда любил прихвастнуть, но похоже, в тот раз он не врал. Вроде бы она побежала прямиком домой, а он за ней… Точно не знаю, где он ее сцапал. Я слыхал, что он бросил ее у запруды. Ночью попозже он вернулся туда, привязал груз к телу и сбросил в воду.
— А потом, — голос у Клэр дрожал, — потом он попросил тебя написать письмо, да? И ты написал!
Гиббс затушил сигарету и уставился пустыми глазами на море. Клэр почудилось, будто целая вечность минула, пока он наконец не произнес медленно, запинаясь:
— Я хотел отомстить твоей сестре. Не спрашивай за что. Но так было.
Больше ему нечего было сказать. А Клэр больше не о чем было спрашивать. Вскоре Гиббс встал, слегка пошатнувшись.
— Ну вот. Теперь ты знаешь. Можешь идти в полицию, мне плевать.
Он повернулся и побрел прочь. Звук его шагов постепенно стихал. Клэр не смотрела ему вслед.
* * *
Двадцатью минутами позже, медленно перебрав в уме все, что ей поведал Гиббс, Клэр вдруг сообразила, что не задала ему еще один вопрос: куда делся Рой Слейтер? Жив ли он еще? Чуть ли не бегом она бросилась к дому Гиббса, уже предчувствуя, что опоздала. Входная дверь была не заперта, в прихожей стояла соседка Гиббса с первого этажа.
— Уж не знаю, что вы ему наговорили, но он уехал, — сообщила она. — Буквально только что. Сел в машину с двумя чемоданами и отбыл. Забрал все свои пожитки. — Она начала перебирать стопку бесплатных газет, лежавших на тумбочке в прихожей, выбрасывая большую часть в черный мусорный мешок. — Не велика потеря, — язвительно добавила соседка. — Он месяцами не платил за квартиру.
5
Однажды вечером, несколько лет спустя, когда Филип навещал в Лукке Клэр и Стефано, она рассказала ему о событиях того дня, закончив так:
— А по дороге домой я начала размышлять об этих взрывах в пабах и о том, как они испоганили жизнь Лоис, в первую очередь ей, конечно, и только потому, что в тот вечер она оказалась в «Городской таверне» вместе с Малкольмом, но не только Лоис, Мириам тоже пострадала косвенным образом, потому что видела, что сделали с Корриганом, и тогда с ней решили расправиться, а значит, и мою жизнь испоганили, ведь я годами не понимала, как мне жить, и никуда не могла приткнуться, потому что только и думала, что о Мириам, где она, с кем, и Патрику в итоге тоже досталось, потому что он стал одержим Мириам, пытаясь компенсировать какую-то потерю, компенсировать боль, которую мы ему причинили, расставшись, когда он был еще маленьким. А еще я задумалась о других семьях, о людях, которых напрямую коснулись те взрывы, и о том, как легко сойти с ума, пытаясь добраться до самой сути, пытаясь найти виновного и ткнуть в него пальцем, углубиться в истоки ирландской проблемы лишь для того, чтобы в конце концов задаться вопросом: виноват ли Оливер Кромвель в том, что Лоис провела столько лет в больнице? И его ли надо винить в убийстве Мириам? И знаешь, может, ужасно так говорить, но с точки зрения статистики взрывы в Бирмингеме были лишь мелким зверством по сравнению с Локерби,[32]или со взрывами на Бали, или с одиннадцатым сентября, или с количеством гражданских лиц, погибших в 2003 году в Ираке. И если попытаться объяснить все эти смерти, загубленные жизни, попытаться выявить источник этих бед, чем это закончится для тебя? Безумием? Я хочу сказать, считать ли такую попытку сумасшествием или, наоборот, самой разумной вещью на свете, ведь в результате ты ясно осознаешь тот гребаный факт, что во всяких бедствиях, великих или не очень, совершенно обычные, абсолютно невинные люди становятся жертвами неких сил, над которыми у них нет власти, исторические ли это события или невезение хреново, когда выходишь из дома средь бела дня, а тебе навстречу несется пьяный водитель со скоростью семьдесят миль в час, но и тогда мы будем винить современное общество, внушившее ему, что это классно — разгоняться до семидесяти миль в час, или общество, превратившее его в алкоголика, и может быть, все-таки это разумно — пытаться объяснить и как-то этому противостоять, вместо того чтобы просто пожимать плечами: «Жизнь непредсказуема» или «Всякое бывает», ведь если хорошенько подумать, у всего есть причины. Любой поступок одного человеческого существа по отношению к другому — это результат решения, принятого кем-то когда-то, непосредственным ли исполнителем или кем-то другим, двадцать, тридцать, двести или две тысячи лет назад, а то и просто в прошлую пятницу. И Филип спросил:
