Теперь можно было вполне уверенно утверждать, что именно он много лет назад устроил бойню на озере Сент-Этьен. Причины же его ненависти к расстрелянной семье псевдо-Дюроков остались невыясненными. Сама Шано просто ничего не знала.
Задерживать ее в управлении не имело смысла — она рассказала все, что могла рассказать. Обвинение против нее не выдвигали: было очевидно, что она стреляла в порядке самообороны, да и причиной смерти ее ночного гостя могло быть что угодно кроме пулевого ранения. Оно было не то что не смертельным, а попросту пустяковым. Патологоанатом затруднялся установить причину смерти, пришлось собрать целый консилиум, и спецы сошлись на том, что человек этот скончался от болевого шока.
Шано едва держалась на ногах, и Коэн намекнул Долемгамелю, что неплохо бы проводить девушку домой.
Карс кивнул. Шано покорно пошла за ним, но уже на первом этаже, выйдя из лифта, вдруг остановилась и спросила:
— Куда мы?
— Домой, — успокоил ее Долемгамель.
— Ага, — кивнула Шано, но не тронулась с места.
Долемгамель терпеливо ждал. Приняв наконец какое-то решение, Шано сказала:
— Мне нужно позвонить.
Долемгамель подвел ее к таксофонам в глубине вестибюля, нашел в кармане жетон, опустил его в щель и протянул ей трубку.
Шано медленно, как-то заторможенно, набрала номер.
Долго никто не отвечал. Потом прозвучал заспанный женский голос:
— Алло?
— Это я, Шано. Извини, что разбудила. Можно мне к вам приехать?
— Да, конечно! Что-то случилось, милая?
— Потом, — сказала Шано устало. — Все потом, ладно?
Она повесила трубку.
— Куда? — спросил Долемгамель.
Шано ответила не сразу; она словно размышляла, стоит ли говорить.
— Это около часовни Креста святого Гиндельбрандта, — наконец проговорила она. — Улица Гете, дом сто тридцать семь.
Долемгамель кивнул и повел ее по лестнице вниз, в гараж. Там стоял его мотоцикл, который он считал лучшим транспортным средством для передвижения по городу; это был шикарный, мощнейший и моднейший образчик, на который точили зубы все рокеры Северингии.
Пять минут быстрой езды по каким-то задворкам — и они покрыли расстояние, на которое автомобилю понадобилось бы от пятнадцати минут до часа, в зависимости от ситуации на улицах. Мотоцикл хорош еще и тем, что ему не нужно много места для парковки — Карс просто завел своего железного «Буцефала» в подворотню и поручил вниманию консьержки, которая приняла молодого человека за парня Шано, а потому сочла его почти родственником Даламберов. Карс не стал разочаровывать почтенную даму и вежливо улыбался, пока она расспрашивала отрешенную Шано насчет здоровья. Но когда молодая пара скрылась в лифте, консьержке пришло в голову, что этот парень мог угостить девочку наркотиками, вот ей и стало так плохо… Дели, еще сонная, кутаясь в домашний халат, встретила их у двери; Карс буквально сдал ей Шано с рук на руки. Дели переглянулась с ним, хотела что-то спросить, но тут Шано подала голос:
— В ванну… Дели, можно мне в ванну?
Дели тут же без слов увела девушку в глубь квартиры, откуда тут же послышался шум воды.
Карс остался топтаться у дверей.
Дели появилась спустя несколько минут, вытирая руки полотенцем.
— Что с ней? — спросила она требовательно. — И кто ты, парень?
Долемгамель показал удостоверение и кратко рассказал, что произошло этой ночью. Когда он упомянул о серебряной пуле из старинного пистолета, Дели сказала медленно:
— Это был мурги.
— Мурги? — встрепенулся Карс, решив, что она знает имя убитого. — Кто он такой?
— Скорее уж «что он такое», — вздохнула Дели. — Я говорила про них Бернару несколько лет назад. Спросите у него.
— Бернару? — опять переспросил Карс.
— Старшему инспектору Коэну, — уточнила Дели, и Карс замолк и кивнул. Он вспомнил, что Коэн как-то раз проговорился о каком-то мистическом тумане, окутывающем Сент-Этьенское дело, и решил не настаивать.
— Вы приютите госпожу Шевальер на день-другой? — спросил он.
— Вы тоже не верите в злых духов, — покачала головой Дели, а Карс, будто не расслышав ее реплику, продолжил:
— …Возможно, опасность для нее еще не миновала.
— Миновала, — сказала Дели. — Сегодня уже тридцать первое июля.
— Мы установим внизу полицейский пост, — сообщил Карс солидно.
— Валяйте, если вам так спокойнее, — согласилась Дели, пожав плечами.
Он попрощался, спустился вниз, улыбнулся консьержке и направился было к своему мотоциклу.
Тут-то старая дама и спросила его о наркотиках. Есть что-то восхитительное в том занудстве, с каким немолодые женщины допытываются до истины. Карс показал ей свое полицейское удостоверение, солидно объяснил, что госпожа Шевальер чуть не стала жертвой покушения, и предупредил, что сейчас прибудут полицейские для скрытой охраны. Это произвело на консьержку должное впечатление, и Карс, ухмыляясь, завел своего «Буцефала».
Вернувшись в управление, Долемгамель пересказал мнение Дели Даламбер старшему инспектору Коэну.
— Да-да-да, — задумчиво покивал тот, выслушав. — Это все объясняет. И смерть от серебра, и необычайно быстрое трупное окоченение… Только попробуй объяснить все это экспертам…
— Ого! — воскликнул Карс. — Да вы что, всерьез поверили во всю эту чертовщину, шеф?
— Я бы и рад не верить, — ответил Коэн. — Но она так и прет из всех щелей.
12
…На пороге стоял мурги.
Шано сразу поняла, кто это, хотя тогда, на озере, она не рассмотрела его лица — видела только нож, широкий, длинный и окровавленный, нож, который едва не впился в ее тело.
Машинально она подняла со стола пресс-папье, за которое схватилась, когда услышала шаги.
Мурги расхохотался ей в лицо:
— Ты думаешь одолеть меня этой медяшкой? Дура!
Она уронила пресс-папье на стол. Мурги был прав.
— Красавицей ты так и не стала, — удовлетворенно проговорил мурги, критически рассматривая ее. — Да и ума у тебя не больше, чем у мамочки. Хитрой себя считаешь, да? Обвешалась серебром с головы до ног и решила, что я до тебя не доберусь?
Шано молчала.
— Твой отец поумнее был: сам к серебру не прикасался и вам не давал. Серебро, всем известно, силы лишает, с ним уж не разлетаешься, будь ты хоть трижды мауве! — Он хохотнул, будто вскаркнул. — Впрочем, его и это не спасло. От Небесной Охоты не уйдешь! А ты в себе мауве сама убила. Или думала, что простых смертных мурги не тронет?
— Я надеялась, — глухо произнесла наконец Шано. — Ведь ты к серебру прикоснуться не можешь — оно тебя убьет.
