— Ты хочешь мне помочь? — Ее голос чуть смягчился.
— Да, разреши тебе помочь. Пожалуйста.
— Так же, как ты сегодня помог своему напарнику? — К ней вернулся итальянский акцент.
— Да… как я помог Карлосу. — В голосе Роберта не было колебаний.
Он почувствовал, что лезвие чуть плотнее прижалось к его шее, начиная разрезать кожу.
— И ты бы пошел на то же самое ради меня? — прошептала она в его правое ухо. — Ты бы рискнул ради меня жизнью?
— У вас три секунды, чтобы бросить нож, затем мы стреляем, — снова произнес спецназовец, на этот раз с нескрываемым раздражением.
Роберт знал, что у него осталось мало времени.
— Ты мне не ответишь? — спросила она опять.
На долю секунды воцарилось молчание.
— Да… — прошептал он в ответ. — Я бы рискнул жизнью ради тебя.
Роберт почувствовал робкую улыбку у нее на губах, и затем она отняла нож от его горла. Она поднялась одним молниеносным движением и, прежде чем спецназ успел разрядить в нее свое оружие, глубоко вонзила нож себе в живот. Острое как бритва лезвие прорезало кожную и мышечную ткань с невероятной легкостью и хирургической точностью. Роберт почувствовал, как ему на затылок хлынул поток теплой жидкости.
— Нет! — прохрипел он.
— Господи боже! — закричал спецназовец, опуская оружие. — Немедленно «скорую», — приказал он.
Все трое бросились к Роберту и Бренде, которая теперь лежала на полу. Лужа крови растеклась и увеличивалась на глазах.
Торопясь, как мог, спецназовец перерезал ножом путы Роберта, который тут же упал на колени, дрожа всем телом.
— Как вы, сэр? — спросил другой.
Роберт не ответил. Он не отводил взгляда от обмякшего тела Бренды. Спецназовец держал в руках ее голову. Роберт чувствовал, как жизнь уходит из нее. Выражение лица спецназовца сказало ему то, что он знал и так.
70
Четыре дня спустя.
Роберт медленно отворил дверь в палату Карлоса и заглянул внутрь. Анна стояла у кровати мужа, нежно поглаживая его руку.
— Он пришел в себя? — шепотом спросил Роберт.
— Пришел, пришел, — слабо ответил Карлос, поворачивая голову к двери.
Роберт широко ему улыбнулся и вошел в палату. Под мышкой он держал коробку шоколадных конфет.
— Ты мне подарки приносишь? — спросил Карлос с видом беспокойства.
— Вот еще… Это для Анны, — ответил он, протягивая ей конфеты.
— Ой, спасибо, — сказала она, принимая подарок и целуя Роберта в щеку.
— Что это тут происходит? — спросил Карлос. — Конфеты… поцелуйчики… Скоро ты уже будешь являться ко мне домой на ужин.
— Обязательно, — подтвердила Анна. — Я его уже пригласила. Сразу, как только тебя выпишут из больницы. — Она мило улыбнулась, и от ее улыбки в палате как будто посветлело.
— Как себя чувствуешь, напарник? — спросил Роберт.
Карлос опустил глаза на перевязанные руки.
— В общем, за исключением лишних дыр в ладонях, глубоких колотых ран на лбу и такого ощущения, что меня сбросили с моста, я чувствую себя замечательно, а ты как поживаешь?
— Пожалуй, не хуже тебя, — ответил он без особого убеждения.
Карлос посмотрел на Анну, которая поняла сигнал.
— Я вас оставлю вдвоем ненадолго. Хочу сходить в кафетерий, — сказала она, наклонилась и поцеловала Карлоса в губы. — Надо что-то делать с конфетами, — поддразнила она.
— Оставь и мне немножко, — сказал Карлос, подмигивая ей.
После ее ухода Карлос заговорил первым:
— Я слышал, ты ее поймал.
— Я слышал, ты почти ничего не помнишь, — ответил Роберт.
Карлос медленно покачал головой:
— Я не помню ничего конкретного. Какие-то обрывки… Я бы не смог опознать убийцу, если бы до этого дошло.
Роберт кивнул, и Карлос заметил тень печали в его глазах.
— Я ее вычислил, но не поймал, — сказал Роберт, подходя к кровати напарника.
— Что тебя надоумило?
— Джо Боумен…
Карлос нахмурился, вспоминая имя.
— Менеджер из фитнес-клуба? Который сидит на стероидах?
Роберт кивнул.
— Я точно знал, что мне его лицо знакомо, но он убедил меня, что я видел его в каком-нибудь спортивном журнале. До меня так и не дошло, пока Ди-Кинг не толкнул речь насчет присяжных, судьи и палача.
— Ди-Кинг? — В голосе Карлоса послышалось удивление. — Наркодилер?
— Долгая история, расскажу потом. Короче говоря, это привело мне на память дело Джона Спенсера. Джо Боумен входил в число присяжных. Он тогда выглядел совсем по-другому, намного тщедушнее, никаких стероидов, но я его узнал.
Выражение на лице Карлоса побуждало Роберта продолжить.
— Как мне удалось установить, все жертвы были связаны с присяжными, некоторые были их любовниками, как, например, Виктория Бейкер. Она же была любовницей Джо Боумена, помнишь, он женат.
Карлос молча согласился.
— А Джордж Слейтер?
— У него тоже был любовник. Рафаэль, присяжный. Мы вчера с ним разговаривали.
— Его жена знает?
— Едва ли. И я думаю, что ей вообще не следует об этом знать. Ей будет только хуже.
— Согласен. Значит, мы были правы, считая, что он завел роман на стороне.
Роберт кивнул.
— Трудность оставалась в том, чтобы вычислить убийцу. Стало очевидно, что все дело вертится вокруг суда над Джоном Спенсером, что это месть, но кто же мститель?
— Родные, — сказал Карлос.
— Нет любви сильнее родственной, — согласился Роберт. — Я стал копать дальше, и оказалось, что единственный оставшийся родственник Джона — это его сестра… приемная дочь его родителей.
— Приемная?
Еще один кивок.
— Бренду удочерили в возрасте девяти лет. Не потому, что она осталась сиротой, но потому, что служба защиты детей забрала ее из родной семьи, где она подвергалась насилию. Семья Джона взяла ее к себе и подарила любовь, которой она никогда не знала. С ними она чувствовала себя защищенной, уверенной. Они стали ее семьей, которой у нее никогда не было. Но их смерть включила что-то в ее подсознании. Может быть, пугающее чувство, что она опять осталась одна. Может быть, воспоминания об издевательствах, которые она пережила в раннем детстве. Может быть, страх, что ее возьмут и отдадут в первую семью.
Карлос озадаченно посмотрел на него.
— Когда человек попадает в такие травматические ситуации, через которые она прошла, — объяснил Роберт, — когда он теряет всех своих родных одного за другим, часто бывает, что его мозг перестает понимать, в каком он возрасте находится. Он извлекает память из подсознания. Весь страх и гнев, который она чувствовала ребенком, вернулся к ней с той же силой, если не сильнее, и от этого она почувствовала себя так, будто она снова маленькая одинокая девочка. Возможно, это пробудило какую-то ярость, какое-то таившееся в ней зло. Всех, кто участвовал в деле ее брата, она винила в том, что они отняли у нее семью. Особенно присяжных, Скотта и меня. Она не могла допустить, чтобы мы остались безнаказанными.
