Но его никто не видел… Он, наверно, такой же, как Нуржан. Брат, а как у ногайцев? – спросил воевода. – Есть у вас албасты-самец?
Князь пожал плечами.
– Если бы он был, то стал бы приставать к нашим женщинам, и его бы убили, – сказал он. – И не спрашивай, как размножается племя, в котором одни самки. Это знает лишь Аллах.
– Значит, этот албасты знал, что у женщины есть отрава? Как это могло быть? – спросил подьячий.
Состоялся короткий разговор между воеводой и Нуржаном.
– Все просто – Атабай-бек послал этого шайтана в погоню за Айгуль. Ей как-то удалось выскочить в калитку. Нуржан гнал ее, пока ее не спасли добрые люди и не повели к себе на двор. Он побродил вокруг, понял, что попасть туда не может, пес не позволит, и вернулся. Тогда Атабай-бек взял у жены отраву и дал ему. Он не мог допустить, чтобы девка заговорила.
– И впрямь, все очень просто. Теперь нужно решить, что дальше делать с вашим шайтаном, – сказал Деревнин. – Я могу отправить его в тюрьму Земского двора и отобрать у него сказку. А дальше куда его девать? Сгноить в тюрьме? Понимаете ли, эта сказка оправдает одного человечка, площадного подьячего, которого звать Данило Воробей, да и меня с ним заодно. Ведь по моему слову Данило приютил девку. И мы оба испугались, что десятские сдуру нас обвинят в ее кончине.
– Я тебя услышал, Иван Андреич. Тут надобно подумать, – сказал воевода.
Видно было, что у него на уме какая-то затея. Расспрашивать подьячий не стал. Да и незачем было – Ораз-Мухаммад вряд ли сам додумается, как быть с пленником; статочно, посоветуется с Кадыр-Али-беком.
– Но, раз этот человек покаялся в грехах, надо бы ему помочь, – рассудительно сказал ногаец. – Бебеня обмотал ему харю, как пришлось, пусть Федотовна перевяжет, как полагается. Ты говорил, Иван Андреич, что она давала приют налетчикам, так у нее должны быть всякие средства для заживления ран.
– Не заслужил он такого милосердия, Урак бин Джан-Арслан, – хмуро сказал воевода. – Но, коли ты желаешь, ступай, зови сюда Федотовну.
Федотовна, кутаясь в тулупчик, вышла из своей избушки.
– Как там наш болезный? – первым делом спросил ее Деревнин.
– Женка поит его моими отварами. Малость полегчало, но в себя не пришел, бормочет, ее и деток зовет, – ответила Федотовна. – Деточки рядом сидят, за руки его держатся… Жалко-то их как, Господи…
– Но ты его на ноги поставишь?
– С Божьей помощью поставлю. Только тут его держать не могу, ты уж прости…
Федотовна так отводила взгляд, что Деревнин догадался: непременно опять с лесными налетчиками подружилась, старая кочерыжка!
– До утра-то продержишь?
– Пока печь не остынет. В тесноте, да не в обиде. А потом, как ему полегчает… ежели полегчает…
– Не каркай, старая! – прикрикнул на нее Деревнин.
– Так хорошо бы перевезти туда, где просторнее, где мыльню можно истопить. Сама бы я его попарила! Веник да жар всякую хворь выгоняют.
– Забери к себе, Иван Андреевич, – велел Ораз-Мухаммад. – Мыльня, сказывали, у тебя на дворе есть.
– У меня еще сын есть, а при нем – Никитка Вострый. Этот, сдается, доносчик. Михайла его привечает. Только и знаю, что их двоих поить, чтобы рожами в стол засыпали… Как раз боярину Годунову и донесет, что у меня на дворе беглый толмач.
Воевода вздохнул.
– Тогда – в Ростокино, – решил он. – Напиши тому попу, предупреди – пусть приготовит горенку да чуланчик для Федотовны. К письму я денег приложу, Тришка доставит. Только растолкуй ему, как звать попа да где живет.
– Будет исполнено.
Деревнин взял бы Бакира к себе. Он искренне желал помочь этому человеку, но сын-то у подьячего был всего один, и поить его каждый день вместе с Никитой Деревнин уже не мог – этак и спиться недолго. Видывал он в Кремле бывших приказных, потерявших человеческий облик и сидящих на папертях в надежде выпросить полушку да тут же ее и пропить. Такого будущего для сына он не желал.
Нуржан так и стоял на коленях в снегу.
– Ты можешь забрать этого лешего к себе, чтобы в тепле обработать рану? – спросил Федотовну Деревнин.
– Да побойся Бога! Там сейчас пятеро, я, выходит, шестая, да эта здоровая орясина – седьмая? Не поместимся!
– Ну, у костра им займись…
Деревнин огляделся – ногайца не увидел. Он спросил у молодцов и получил ответ: князь и воевода пошли к возкам. Там их подьячий и нашел – ногаец держал один из заготовленных факелов, а воевода, нагнувшись, смотрел на мертвое тело.
– Сдается мне, ты понял, кто он таков, – сказал подьячему ногаец.
– Сдается, да. Он из тех, кто служит на Английском дворе. Видишь, шрам на лбу приметный.
– Что это – Английский двор? Слыхать – слыхал, что за двор – не знаю… – не оборачиваясь, произнес Ораз-Мухаммад.
– Тебе, Ораз Онданович, это и ни к чему, там дела торговые.
– Так он – купец?
– Кто его разберет. Может, и купец, а служит там.
– Так он сам – из Англии?
– Может, и так. Но коли так – прибыл недавно. Я его раньше там не встречал. Он на Москве не более полутора лет.
– Дивно… Заморский купец кидается на выручку степняку… и погибает… Иван Андреич, как такое может быть? – спросил воевода. – Чужой, совсем чужой человек – вдруг бежит отбивать узника… Как звать – неведомо… Кто ему Бакир? Чужой… Иван Андреич, ты многое повидал, ты это можешь понять и мне растолковать?
– Нет, – честно признался подьячий. – А вот то, что ты, Ораз Онданович, тело унес – так это напрасно. Те двое, видать по всему, тоже с Английского двора, они бы его похоронили, как там у них полагается.
– Нет. Сам его похороню. Он брата спас – это мой долг, Аллах не простит, если я тело кому-то отдам.
– Ты же не знаешь, какой он веры, как по его вере хоронить принято, – напомнил благоразумный ногаец.
– А поглядим, какой на нем крест, – предложил подьячий. –
