что позвал кого-то к себе.
Уже темнело.
Дельфина вытащила меч Томаса из ножен.
— Что ты собираешься сделать, сломать его, чтобы я никому не причинил вреда? — пошутил он. Она сухо покачала головой, сжав губы — он хорошо знал этот жест. Затем она сделала то, от чего у него перехватило дыхание.
Она порезала руки о лезвие.
Совершенно намеренно.
Она размазала свою кровь по одной и по другой стороне меча, втирая ее в канавку, в острие, в перекрестие и навершие, а также в каждую зарубку, которую она сделала на ристалище, в поле и во время краж.
Как будто это было священное масло.
Оно и было.
Он снова ахнул, но это был вздох узнавания.
Господи гребаный Иисусе, неужели я должен следить за тобой каждую секунду?
То, что ты заляпала кровью все мои вещи, не поможет ни мне, ни тебе, ни кому-либо еще. Понимаешь?
Существо во мраке не беспокоили ни секач, ни копье для охоты на кабана; оно отступило только тогда, когда в него попал его меч. Кошмарную тварь убил его меч.
Ее кровь на мече убила его.
Ее кровь в его сердце.
Оружейник на ночном турнире не притронулся к нему.
Иисус Христос! Что, черт возьми, на этой штуке?
Я убил в реке какую-то гадость.
Ну, я к нему не притронусь. Эй, Жакмель, тебе что-нибудь из этого нужно?
Он поцеловал окровавленный меч и вложил его в ножны.
Она вынула копье из футляра и отдала ему и его.
Он бросил кинжал на пол и засунул копье в ножны на поясе сзади. Он улыбнулся, подумав, что только что засунул реликвию стоимостью во весь Авиньон в кусок засаленной кожи возле своей задницы.
Она нагнула его и поцеловала в щеки.
Дочь ведьма паж святой пророк ангел кто ты кто ты кто ты Ты
Дельфина
— Кто ты? — спросил он.
— Два существа, я думаю. Но скоро я стану только одним.
Он покачал головой, чтобы сдержать слезы.
Он не мог, не мог смотреть, как ей причиняют боль.
Нет, словно имелась в виду его собственная душа.
— Мне все еще нельзя никого убивать?
— Только не людей.
— Что это значит?
— Мы не будем иметь дела с людьми.
ТРИДЦАТЬ-СЕМЬ
О Посещении Вильнева
Роберт Ханикотт провел ночь перед своим повышением в состоянии блаженства, лишь слегка омраченного воспоминаниями о том, что он увидел на винограднике. Он поел дичи и сосисок и даже выпил вино, сладкое вино из позднего урожая, с легким привкусом чего-то
мертвые ноги ноги трупов
еще. Это еще было легко забыто, хотя оно стремилось снова всплыть, требуя дополнительного внимания при невнимании. Столь многое в жизни требовало своего рода перемирия с воспринимаемыми фактами — нельзя было допустить, чтобы страдания кухарок, например, портили вкус каплуна. Эти женщины также не стали бы беспокоиться о том, что крыса обглодала летнюю колбасу; просто отрежь кончик и подавай остальное.
Молча.
Сейчас он не знал, что именно увидел в Шатонеф-дю-Пап, но это не вызывало дальнейших размышлений. Он поступил правильно, предупредив Его Святейшество о маленькой ведьме.
от нее исходила доброта она была великодушна как Матье ее священник ты предал одного из прихожан своего брата
Я не знаю была ли она доброй или злой я не могу этого знать
И, время от времени, он наталкивался еще на одну мысль — он совершенно непригоден для высокой церковной должности. О, он недолго был священником; папа любил обсуждать библейские темы перед сном, поэтому ему нравилось искать прислужников в монастырях и младшем духовенстве. Приятная внешность Роберта внушала даже тем, кто не был склонен любить мужчин, чувство теплоты и близости, а годы, проведенные под властью отца-деспота, научили его мягким, приятным манерам. Его епископ отправил новоиспеченного священника на юг, имея в виду Климента. С момента его учебы прошло так много времени, что он боялся первого письма, которое его могли попросить написать, или, что еще хуже, первой речи на латыни, которую от него могли ожидать.
Он мог бы впасть в отчаяние, если бы не пример Пьера Роже де Бофора92, тусклоглазого93 толстяка, племянника папы, одного из последних кардиналов, назначенных до того, как разразилась чума. Мальчику было восемнадцать лет, и ему приходилось ежечасно напоминать, чтобы он закрыл свой трапециевидный рот и дышал носом. Роберт мог делать это так же хорошо, как и он. Господи, по крайней мере, настолько же хорошо.
Он встал с тюфяка, который постелил в кабинете, — он больше не хотел спать рядом со спящим на животе — и спустился по винтовой лестнице в сад. После ухода гостей он поссорился с кардиналом, дав ему понять, что дальнейшее непристойное поведение между ними было бы неподобающим для его новой должности. Старик хотел вышвырнуть его вон и сделал бы это, если бы не опасение вызвать недовольство Папы Климента, который предпринял поспешные шаги в пользу Роберта.
Святой отец любит меня
Это не он и ты это знаешь
Я не знаю и мне все равно
Он услышал, как заржал один из арабов, и спросил себя, не Геп ли это; ему захотелось пойти и посмотреть; но что, если маленькая ведьма снова была там, ожидая, чтобы упрекнуть его (в лучшем случае) и, возможно, лишить его мужественности с помощью какого-нибудь заклинания?
Он содрогнулся от этой мысли и вместо этого направился к оливковым деревьям, проводя рукой по их тонким серебристо-зеленым листьям и рассматривая плоды без косточек, свисающие с них. Он подошел к огромному каменному колодцу и провел пальцем по его краю. Он посмотрел на небо. Теперь у луны был красный край, похожий на краешек глаза пьяницы, — и об этом судачил весь город.
Он не притворялся, что понимает капризы небесного часового механизма; если это действительно был конец света, то с этим ничего нельзя было поделать.
Что-то промелькнуло перед Луной.
Быстро.
Не птица.
Вот теперь он почувствовал себя замерзшим; холоду не потребовалось много времени, чтобы пробраться сквозь его ночную рубашку и плащ. Его ноги с таким же успехом могли быть босыми из-за тонких тапочек.
Он посмотрел в сторону дома, привлеченный теплом все еще пылающего очага и свечами в нижних комнатах. Он выпьет еще вина и попытается заснуть.
В дверном проеме появился маленький силуэт. Его ждал юный Винсент, мальчик-слуга.
— Отец Роберт, — взволнованно прошептал мальчик.
Хотя Роберт не держал в руках облатку уже более десяти лет, Отец был лучшим титулом, который мальчик мог присвоить наложнику своего хозяина.
— Да?
— В доме есть люди.
Кровь Роберта застыла в жилах.
— Какие люди?
— Я не знаю. Было слишком темно, чтобы разглядеть их как следует.
Его мысли заметались.
Он вспомнил оруженосца, в обязанности которого входило защищать кардинала.
— Где Гилон?
— Он выпил целый кувшин в одиночестве сегодня вечером, я не смог его разбудить. Но у меня его меч.
Теперь он
