за мою жену. Меня устраивают оба варианта.
— И никто не боится с такими озарениями, что ей навредят из желания повлиять на вас?
— Пробовали, — коротко ответил он, но пояснять не стал, оставляя простор для фантазии о судьбе нападавших. Вряд ли жили долго и счастливо. — У нас не так много доверенных людей, чтобы их лишаться.
— Снова цитируешь лорда Мейсома?
— Он цитировал меня.
Рой смотрел на нее с вызовом, ожидая логичного вопроса — видимо, помнил, что говорил тогда ночью, но Ная отвела взгляд, заинтересовавшись покосившейся полкой над стойкой Дорга. Ее почему-то так и не сняли, оставив висеть до лучших времен, когда у кого-нибудь дойдут руки.
И некоторые откровения лучше тоже отложить — особенно те, которые так усердно скрывают. По крайней мере, до тех пор, когда можно будет спокойно обдумать все в одиночестве без необходимости нестись куда-то вместе на следующее утро.
Но интересно, он специально? Знал же про ее любопытство и по дороге к развалинам упоминал, что это лежит на поверхности.
Злые языки говорили, что у лорда Мейсома было два сына — младший добропорядочный Максимиллиан и сумасшедший старший, даже имя которого не упоминали. Что с ним стало — никто не знал, и каждый предлагал варианты, один другого интересней. Убили королевским приказом. Погиб от болезни. Утопили недоброжелатели.
Сам граф только улыбался на попытки расспросов. Эллен же после первого вопроса поджала губы и сухо сказала, что у нее только один сын.
Что обсуждала Луиза с Крейгом тогда, после разговора о детоубийце? Догадалась? Она всего на несколько лет их младше, росла в столице, ее семья вхожа в королевский двор, а брат — нынешний глава тайной службы; наверняка ей известны подробности скандала. В отличие от Наи, росшей вдали не только от власть имущих, но и от Верны. В Стормгрите же и на островах внутренние разногласия большой земли никого не волновали.
Лу просто соотнесла одно с другим и испугалась… чего? Факта, что у Шинты есть наследник с твердой рукой, но дурной репутацией — или что его существование может окончательно расшатать подобие мирной жизни в королевстве? Приграничье в руках государственного преступника.
— Если не возражаешь, пойду собираться. Над образом приличной леди еще придется потрудиться, а у женщин это занимает не один час, — наконец, сказала Ная, когда молчание слишком затянулось. — Боюсь, если посидим еще, я просплю утром.
— Серьезное дело, — согласился Рой, вставая. — Я зайду. Постарайся быть готовой, не хочу распугивать местных обитателей своим присутствием.
Спала она плохо, но не от кошмаров или провалов в Аангрем — долго не могла уснуть, всю ночь подскакивала ни с чего и после долго ворочалась. От давно привычной кровати разболелась спина, подушка казалась жесткой и плоской, и к утру Ная ощущала себя настоящей ведьмой, какой их обычно изображали в сказках центральных королевств — злой, бледной и всклокоченной, тихо ненавидящей весь мир.
К счастью, Рой был спутником необременительным и тоже предпочитал молчать — в отличие от многих, с кем она сталкивалась за годы путешествий. Однажды довелось ехать со словоохотливым поэтом, восхищающимся каждой елкой, перебегающей дорогу белкой и выразительными облаками. Заставить замолчать его не могли ни намеки, ни прямые просьбы — кажется, они вовсе проходили мимо его увлеченного творческого сознания. К концу той поездки Ная всерьез подумывала его отравить и искренне сочувствовала жителям городка, в который он направлялся.
Рой же вовсе ушел в себя, реагируя на внешний мир, только когда навстречу попадалась телега или другие всадники или возникала необходимость в привале. Глядя на него, хмурого, отстраненного и при оружии, Ная невольно вспомнила вестников горя, скачущих по дорогам и предвещающих большие беды, из преданий вольных княжеств. Неудивительно, что встречные путники предпочитали как можно сильнее прижаться к обочине и вовсе не смотреть в его сторону.
От беспечного ироничного бродяги, сбежавшего из Квинсы, в нем не осталось ничего.
Несколько ожил он только вечером, сидя в обеденной зале трактира, и с усмешкой кивнул в центр зала.
— Поклонники?
— Что-то вроде, — пробормотала Ная. Народу было не так много, но, как назло, попалась особенно ярая ценительница искусства из предместий столицы, опознавшая известного барда и впавшая в несколько экзальтированный восторг. Сын-подросток, густо покраснев, извинился и поспешно увел мать подальше, но та все равно продолжала бросать восхищенные взгляды.
— Ты недовольна?
— Я ценю, когда людям нравится то, что я делаю. Но сейчас мне кажется, что за любым вниманием кроется желание убивать. Наверное, я становлюсь параноиком, а творчество заменили политические игрища и разборки, от которых я всегда старалась держаться в стороне, но не вышло. Хотя я тут кое-что набросала, — кровожадно сказала она, доставая из стоящей у стула сумки, которую еще не успела унести в комнату, тетрадь. — Все искала, кому показать… Уверена, герои вышли узнаваемыми. К этому есть еще отличная мелодия, но, боюсь, тогда от меня не отстанут.
Рой взял тетрадь, почти новую, исписанную едва ли на треть, и с интересом пролистал, выразительно покашливая — явно от смеха.
— Ты пишешь прозу?
— Не слишком хорошо, но иногда находит вдохновение.
— Я даже догадываюсь, кто послужил образцом для хозяйки проклятого трактира и сумасшедшего барона, — с прорвавшимся смешком заметил он. — И доверчивый музыкант действительно считает, что стал их жертвой?
— Определенно.
— Силой же никто не тянул. Можно было отказаться.
— Ты же знаешь, что принуждение работает и без рукоприкладства? Никто не станет заставлять, конечно, и все поймут, если не согласишься. Но просто слова… они задевают что-то, и так просто не отвернешься.
— Чувство долга. Который мы часто придумываем себе сами и потом от него страдаем, — понимающе сказал Рой, и веселье угасло. — Ты ведь не жалеешь, что ввязалась, иначе бы не ехала сейчас в столицу и вообще давно могла уйти. Вернуться домой, в Даргию, в Нилье… никто бы не осудил.
— Верно. Осуждать было бы просто некому, потому что одни погибли бы тогда в лесу, или в темнице, или во время праздника от рук девчонки. А от еще одной избавились бы просто потому, что сильно много путалась под ногами, — Ная сложила на столе друг на друга руки и уткнулась в них подбородком, глядя на Роя снизу вверх. — Ты прав. Но ради других мне пришлось вывернуться наизнанку, я устала, ранена, шарахаюсь от людей. Мне пришлось применять ведьмовские способности, которые я не то, чтобы отрицала, но всегда считала менее значимой частью себя. Я не обучена и не знаю, насколько далеко могу зайти, не пострадав.
— Вряд ли я смогу тебя утешить. Ты
