на всю катушку, и новые заказы от испанитки теперь чередовались с заказами из других стран – о нас услышали везде. Флора пару дней в неделю проводила на фабрике, и люди начали уже узнавать кто все же кроется за этой известной всем открыткой.
Обо мне много говорили, и, естественно, много сплетничали. На нашей фабрике сложились пары, и мне это даже нравилось. Дирк все больше времени проводил с Леовой, сначала объясняя тем, что хочет помочь мне на фабрике, а потом и вовсе перестал стесняться, уезжая вечером к ней. За него я была рада особенно.
Люк, погруженный в свои изобретения, иногда, нет-нет, да и шутил над Маритой, которая шикала на него, и тем самым выдавала их. Люк по моим эскизам, объяснениям на пальцах, сделал сейф, корпел над швейной машинкой, разбираясь - как же можно наладить быструю заправку нитей, а Молли всю себя отдала делу красильни.
Каждый, наконец, нашел себя, и перед самыми первыми холодами я объявила своим помощницам о том, что наши обороты увеличились вдвое. Тогда-то я и рассчиталась полностью с Рональдом и Леовой. Леова хоть и говорила, что это не к спеху, и она подождала бы, но в этот же вечер они с Дирком отправились искать новый домик – ее старый - на самом краю деревни, уже не подлежал ремонту.
К Элиоту я ездила в пятницу, а в субботу вечером возвращалась домой. Там я погружалась в теплые разговоры, обсуждение книг. Элиот много рассказывал об истории этого мира. Мы пили теплое вино в библиотеке, куда он спускался с большим трудом к обеду, и до вечера не покидал комнату с камином и книгами. Летом мы сидели в беседке, куда вынесли небольшой диван, где он засыпал прямо в процессе беседы. Я накрывала его пледом и шла гулять к краю земель – в лес.
Идеи лучше всего генерировались именно в таких вот прогулках в одиночестве. Когда-то давно, когда я уже освоила пледы, и мне стало скучно, глаз мой упал на самотканые ковры. Они были небольшими, а наш люд, что переходил из страны Советов в Россию, все еще украшали ими стены.
Здесь ковры были дороги, и производили их в далекой Дэркии – стране, похожей на нашу Турцию. А маленькие коврики, которые можно бросить под ноги в кабинете, возле кровати или в прихожей, распространены не были. Я вспоминала то, что смотрела в ютубе, и вторую неделю занималась тем, что отрисовав простой рисунок, навязывала узелки шерстяной нити на вертикальные нити, растянутые на рамке для пледа.
– Сегодня утром мне принесли письмо от Бертона, - вдруг сказал Элиот, когда мы обсуждали те самые ковры, и мои новые планы.
– Надеюсь, у него все хорошо, - стараясь скрыть как просел голос об упоминании о нем, ответила я.
– Было странно, что он так поспешно уехал после развода. Я считал, что он сам проводит Анну, удостоверится, что она не вернется, и приедет домой, - грустно продолжил Элиот, будто и не слышав меня.
– Ну, думаю, ему нужно было залечить раны на сердце.
– Видимо, залечил. Дэркия, хоть и другая совсем страна, но с нашим королевством у нее пока очень выгодный для всех договор. Они посматривали на наши границы, но королю нужны были гарантии. Бертон сам вызвался поехать послом. Письмо пришло скорым. Бертон сегодня закончит дела в Тарите, и завтра к вечеру будет дома. Ты бы задержалась на воскресенье, - он поднял на меня глаза в ожидании.
– Что такое Тарит? – я отвела глаза, и начала перекладывать с колен альбом, аккуратно расчерченный на клетки, в котором я прорисовывала очередной узор для ковра.
– Город, в полудне дороги на поезде, - ответил Элиот. – Так что, составишь нам компанию завтра?
– Не обещаю, Элиот. Завтра я хотела весь день провести на фабрике – нужно отгрузить на корабль несколько огромных ящиков. Я хочу сама все проверить, - соврала я.
– Ну, как знаешь. Он писал и раньше, спрашивал о тебе, - то, как я вскинула на него глаза он заметил, потому что мы встретились взглядами. – Я отвечал, описывал, как мы проводим выходные. О твоих делах я говорил только, что все хорошо, как мы и договорились – без деталей.
– Спасибо, - коротко ответила я, и переложила альбом обратно на колени.
– Мне кажется, перед его отъездом у вас что-то случилось, Рузи, но, коли ты не говоришь мне сама, настаивать я не стану. Рональд очень хорошо отзывается о тебе, да и я вижу, как вы дружны. Я хотел сказать вот о чем, дорогая… Я не вечен, и просил Бога и его Детей только об одном – еще раз перед смертью увидеть Бертона. Боюсь, что меня услышали. Сплю я сейчас мало и просыпаюсь от постоянного кашля. Наверно, мой конец уже близок, - он прижал палец к губам, когда заметил мое выражение лица и то, как я подалась вперед. – Не спорь, я хорошо пожил. После возвращения Бертона у меня есть еще одна задача, но о ней позже… Так вот, думаю, Рональд давно разглядел в тебе свою невесту.
– Элиот, прошу тебя, не нужно вот этого. С Рональдом мы просто хорошие друзья, и нас это устраивает. Скоро год, как мы муж и жена, и уж будь добр, продержись до зимы, - старалась шутить я, но мне было не смешно – он был прав – даже дышал он уже с трудом.
– Мое дело обратить внимание, а решать, конечно, тебе, но более честной и доброй женщины я не встречал, - крякнул он и я услышала, как его голос становится тише и размереннее. Я дождалась, когда он заснет, подложила дров в камин, укрыла его одеялом и вышла из библиотеки.
Рональд приехал вечером, заменив меня. До того, как Элиот сказал о приезде Бертона, я не торопилась, и может быть даже ночевала бы вторую ночь, но сейчас в меня словно вселилась смешная игрушка – неваляшка, и я не могла ни присесть, ни прилечь – ходила из стороны в сторону и терла руки.
Решив, что утром в понедельник я навещу мать, к которой ездила по понедельникам, а сейчас поеду на фабрику, и посижу в своем кабинете с рисунками. Люк уже привык, что я провожу там сутки, и сам заказал диван, который они с Дирком обтянули хорошей тканью. Там же я хранила
