— Не знаем, поднимись посмотри, здесь без тебя разберемся.
Она выбежала наружу. Мазовецки как раз перевязали, он был бледный как снег — потерял много крови, но пришел в сознание.
— Я знаю, — еле слышно прохрипел он.
— Что? — Несси наклонилась пониже к самым его губам.
41
И снова никто не встречал Турецкого в аэропорту. Толпы журналистов не ломились ему навстречу, требуя эксклюзивного интервью для своих газет и журналов, как будто он и не совершал того, что совершил. Обезглавлены, обезручены и обесточены все оперативные структуры крупнейшей в Европе (если не в мире) мафиозной организации, а всем плевать.
Конечно, телеграмм о своем прибытии он не рассылал. Ну и что, должны были сами разузнать. Только Маргарита порадовала, встретила хлебом-солью, а точнее, булочками с маком, а на его рабочем столе лежала «Times», развернутая на заголовке «Русский следователь застрелил русского чекиста-мафиози». Российские газеты тоже не оставили событие без внимания, но тут упор шел на другое — дожили, докатились: уже и в ФСБ сидят бандиты, о роли же Турецкого не упоминалось или упоминалось вскользь.
В течение получаса подтянулись Грязнов и Меркулов. Обиженный таким невниманием к своей персоне, Турецкий молча выложил привезенные документы и уставился в окно. Меркулов просмотрел полную распечатку содержимого дискет.
— Это, конечно, еще нуждается в проверке, но уже и так ясно, что большинство фирм, фигурирующих в данной бухгалтерии, в той или иной степени принадлежали одному из крупнейших российских олигархов — Анатолию Родичеву. Сейчас уже работает бригада из ГУЭП, которая проверяет концерн «Сибирские огни» и все его филиалы и дочерние предприятия.
— А что сам Родичев?
— А что Родичев, — возмущенно отозвался Грязнов, — у него депутатская неприкосновенность и вполне достаточно еще осталось наличности, чтобы сплотить коллег-депутатов и уговорить их его этой неприкосновенности не лишать, по крайней мере до новых выборов в Думу.
— А Настя?
— У девушки большое горе, она впала в прострацию и не выходит из дома, не ест, не пьет, не спит с того момента, когда узнала о смерти любимого. Санкция на ее арест у нас уже есть, тебя вот ждали.
— Не заметно, чтоб сильно ждали, — буркнул Турецкий.
Грязнов театральным жестом извлек из-под полы куртки бутылку коньяка:
— Давай за успешное завершение очередного витка. И еще, все жаждут услышать изложение событий устами очевидца и даже непосредственного участника оных событий. Только давай еще Маргариту позовем для полного консенсуса, то бишь кворума.
— Да что особенно рассказывать. Он улетал, а я в него пальнул, вкратце — все.
— Ты не скромничай, давай в красках живописуй. Физиономику, органолептику, в какой момент ты что почувствовал, как он умирал, что сказал напоследок…
— Кончай издеваться. Парней из вертолета и машины, которые остались живы, мы допросили. Люди Родичева тоже почтили нас своим присутствием. Он, похоже, Расторгуеву более не доверял или не совсем доверял, потому постоянно висел у него на хвосте. А Расторгуев собирался надуть и наших, и ваших…
…Турецкий решил буквально на полчаса забежать к дочке в школу. Ждать до вечера и откладывать встречу с семьей не было смысла: когда они от Родичевой вернутся — неизвестно, могут за час управиться, а могут и до утра застрять. Тогда уже не он на Ирину будет обижаться за то, что не встретила, а она на него, и с Нинкой, еще чего доброго, разминется.
И с этой Настей Родичевой откровенно не хотелось встречаться, как лезть в ледяную воду. Нужно сперва запастись положительными эмоциями.
В школе устроили конкурс среди учеников младших классов по рисунку на асфальте. Асфальт в Москве который уже день был мокрым, рисовать на нем можно было только под навесом, и хорошо бы в отапливаемом помещении — руки зябли. Поэтому мероприятие проходило в спортзале. Родители жались вдоль стен, дабы предоставить малолетним живописцам максимум оперативного простора. Турецкий, ежесекундно извиняясь, стал пробираться к Ирине, пристроившейся в самом дальнем от входа углу. Она была полностью поглощена созерцанием самозабвенно рисующей дочери и его, разумеется, не замечала. Половина папаш и мамаш пришли с «мыльницами» и видеокамерами, на Турецкого шикали: опоздал, толкается еще и мешает запечатлевать исторические минуты в жизни чад.
— Привет! — Он толкнул Ирину под руку и чмокнул в щеку.
Стоявшие рядом, очевидно, родители из Нинкиного класса, которых он не знал, а она знала, обернулись в их сторону. Ирина раскраснелась, как девочка, и, пряча глаза от окружающих, зашептала ему на ухо:
— Ниночка, наверное, выиграет, по крайней мере в своем классе. Она сказала, что папа у нее — главный герой и она подарит ему его портрет. Смотри, как у нее здорово получается!
Турецкий привстал на цыпочки и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть Нинкино художество. Она изобразила всадника с пистолетом и буденновскими усами. Пол в спортзале был выкрашен темно-коричневой краской, поэтому всадник получился негритянским, в крайнем случае — загорелым арабским. На боку у скакуна Нинка старательно, прикусив от усердия язычок, выводила: «Мой папа».
Турецкий оглядел близлежащие произведения. Работа дочери отличалась от окружающих лишь одним: в центре композиции находился не кто иной, как родной отец, о чем недвусмысленно гласила подпись к рисунку. Не мама, не вся семья, не любимая собака, машина или пикирующий бомбардировщик. Он — Александр Борисович Турецкий, пусть и в негритянском обличье.
— Нинкин рисунок лучше всех! — прошептал он с гордостью Ирине на ухо. — Она у нас поддерживает семейную традицию, сама того не зная.
— Какую традицию? — не поняла Ирина.
— Ну, бабушка многоюродная, вернее, прабабушка…
Ирина удивленно посмотрела на него:
— Погоди. Откуда ты знаешь про бабушкин подарок?
Турецкого прошиб пот. Это ж надо! Домой приехал называется. Родные стены помогают расслабиться. Расслабился, идиот! Поскольку вразумительного объяснения на ум ему не приходило, да и откуда таковому взяться: не Фроловский же поведал в порыве откровенности, Турецкий решил свалять Ваньку:
— Ты что, Ирина моя свет Генриховна?! Сама же мне и сказала на даче у Фроловских. Или забыла уже?
— Турецкий, — она отстранилась, чтобы посмотреть на него строго, но взгляд вышел обреченным, — я, конечно, не могу за тобой с Грязновым в выпивке угнаться по слабой своей женской природе, но провалов в памяти у меня не бывает. Даже после возлияний…
Турецкий почувствовал себя последним подлецом и еще почувствовал — это не конец, разговор будет иметь тягостное продолжение, возможно, это начало целого сериала.
Ну кто его за язык тянул, обалдуя?! Он до крови прикусил предательский орган, но желанного облегчения не испытал.
