ветер отдыхал. Температура держалась в районе градусов десяти. «Мстители» напряженными шагами пересекли двор, зашли под арку, откуда был виден подъезд, который они только что покинули и остановились.
— Ну что, куда двинем? Ко мне или… — спросил Ленька.
— Да, или… — ответил Мурад. — Давай подождем.
Ни через две, ни через три, ни через пять минут из дверей подъезда никто не появился, и вообще к их персонам внимания не проявили.
— Слушай, а может он правда не врет? — засомневался Гридин.
— Проверить хочешь?
— Ну, в общем, вроде… это, отпустил же…
— Правильно, и я так думаю. Пойдем, тем более деваться нам практически некуда. Только давай сначала договоримся: о себе можешь трепаться сколько угодно, а обо мне ни слова. Откуда, чем занимается, и так далее, — если начнет спрашивать, отвечай: он тебе сам все расскажет.
— Но он же и так знает, что ты мент. Тогда ж в «Свече»…
— Вот я и хочу, чтобы больше он ничего не узнал. Понял?
— Договорились.
— Про то, что Портнов нас раньше захватывал, тоже молчи.
— Хорошо.
— Не забудешь?
— Да что я, склероз тебе что ли?
На звонок вышла пожилая женщина. Та, которая открывала им первый раз, мать или теща.
— Юра, это к тебе, — позвала она.
— Сейчас выйду. Пройдите к себе, мамаша, — донеслось из глубины квартиры.
Как только шаги женщины прошаркали по коридору, в конце его моментально выросла фигура Мызина, стоящая на одном колене. В одной руке он держал ружье, другая была вооружена пистолетом. Посетители молча подняли руки.
— Тьфу, это вы, а я подумал… — опуская оружие, проговорил Юрий. — Чего забыли?
— Еще поговорить хотим.
— Проходите.
Теперь Сафаров не стал отрицать, что знает, где документы. Он рассказал, как содержимое засединского тайника оказалось в их руках, и поведал о роли Портнова во всей авантюре. Ленька периодически уточнял детали, перебивая старшего друга.
— Та-ак, — задумчиво протянул Мызин. — Да, очень похоже на правду. Очень похоже… Никита тогда, по-моему, и подбросил эту мысль, насчет боев… и чтобы без ничьих, и пистолет с холостым патроном у него в стволе… точно, хотя он часто так делает во время работы, что бы попугать, поиздеваться. А вот оружие держать сзади, за поясом, вроде не его манера. А ведь неплохая причина для расстрела вашего Соболя, в самого шефа пальнул. Так, значит, все делалось, чтобы вас уничтожить… всех. И концы, так сказать, в воду… а документы тю-тю. И у меня такие мысли крутились, что это он. О том, что лежит в тайнике, кроме Заседина только он знал. Ах, Никита! Интриган поганый. А зачем ему-то бумаги понадобились? Зачем? Приложить Аркашу? Или бабки стребовать и слинять. Да, похоже на него, похоже. Значит, и Принц на нем…
— Кто? — не понял Гридин.
— Да, ничего, это я так. Мне нужны эти бумаги, — твердо сказал Юрий.
— А что ты с ними будешь делать? — спросил Мурад.
— Найду что.
— Я смотрю с силами у тебя не густо, раз сам с оружием навстречу выпрыгиваешь…
— Не ваши заботы. Короче, приносите документы. Тебя, мент, я отпущу. Бабок дам на дорогу и вообще. Ты же это дело с наркотой расследовал? Так что дело закрывай, урон я тебе компенсирую, не обидишься. А ты, парень, можешь тоже отваливать, конечно, долю свою получишь, а можешь со мной остаться. Если выгорит, — отблагодарю дополнительно. Но, учти, — это риск.
— Я останусь, — не раздумывая заявил Ленька.
— Почему?
— У меня свои с ними счеты.
— С кем?
— И с Портновым, и с Засединым.
— Брат?
— Да.
— Ясно.
— Я тоже с вами, — сказал Сафаров.
— Ты?!
— А что, разве у меня не может быть причин?
Мызин окинул Мурада долгим взглядом.
— Хорошо, — кивнул он. — И среди ментуры бывают нормальные мужики.
* * *
После утраты московской жилплощади профессор Каретников зарекомендовал себя в округе совсем не с лучшей стороны. Он задергал претензиями все районное начальство. Вел себя в корне неправильно — вместо того, чтобы униженно лепетать в приемных и писать робкие прошения, он нагло требовал разобраться с его проблемой. Мало ли таких, обивающих пороги и отнимающих государственное время у чиновного люда? Полно! Кому нужен еще один? Никому! И никто из носителей государственной власти не собирался вникать в беды ученого, воспринимая его как очередную надоедливую и зловредную помеху, занозу в не лишенной удовольствий чиновничьей жизни.
Начальник отделения милиции сообщил о задержании строптивого кандидата в депутаты префекту. Тот весьма кстати вспомнил бредовые публикации о какой-то идиотской реверберации.
— А этот, шизофреник ненормальный, — поморщился префект. — Впаяем ему за хулиганку, иначе не отстанет. С прокурором и судьей я поговорю, чтоб быстрее там все крутилось, без задержек.
Вот же как оперативно могут работать наши органы: суд над Каретниковым состоялся на третий день после задержания. Откуда-то взялся и адвокат. Телепатически подхватив диагностическое мнение префекта, он пригласил к обвиняемому психиатра.
Впервые за много дней с Анатолием Валентиновичем беседовал не грубый чинуша или предвзятый следователь, а вежливый степенный интеллигент. Он позабыл гнетущие стены и вонь переполненной камеры и даже ее пренеприятных обитателей. Под сочувственные поддакивания Каретников рассказал о неожиданно свалившихся на него мытарствах с квартирой и отношении к этому властей. Постепенно увлекся частностями и упомянул о полной замене сантехники и мебели, произведенных за рекордно короткое время. Затем вспомнил о бывших там до «обмена» предательских вещах: письменном столе, шкафе и торшере. И неожиданно его понесло. Ученый детально поведал о своем открытии. Факт наличия произвольной воли у неодушевленных предметов весьма заинтересовал доктора. Его глаза под дымчатыми стеклами очков тускло засветились. А манера общения стала еще более располагающей. Впервые Анатолий Валентинович встретил по-настоящему понимающего человека. «Вот, наконец, мне попался умница, который думает как я. Наверняка, он сам чувствует нечто подобное и улавливает флюиды, испускаемые деревянными, железными, пластиковыми и прочими сущностями», — обрадовался ученый.
— А скажите честно, не бывало ли у вас неких ощущений, когда вы остаетесь один на один с вашей старой домашней мебелью? — спросил Каретников.
— Вы знаете, меня нередко охватывало какое-то неприятное томление, когда вечером, придя с работы, я садился поработать за свой стол. Будто кто-то наблюдает за мной, недоброжелательно так смотрит, и не смотрит даже, а заглядывает внутрь меня, перебирает во мне что-то. Теперь, пожалуй, я это понимаю…
— Вот! Вот именно. Какое точное слово —
