Удар вызвал кровоизлияние в мозг, объяснил он, а в подобных случаях трудно предсказать, когда пациент очнется. Это может занять неделю, а может два года. Не исключено также – мы должны быть к этому готовы, – что сознание к нашему другу не вернется никогда.
– Тот факт, что он относительно молод, говорит в его пользу, – врач положил теплую руку мне на плечо и пообещал лично следить за ходом лечения. – Будьте с ним, – добавил он. – У меня нет научных доказательств, но я верю, что это помогает.
Мы составили расписание дежурств и устроили так, чтобы кто-то из нас постоянно сидел рядом с Ювалем и разговаривал с ним.
* * *
Через две недели было вынесено заключение по делу «государство против Кфира Клигера». Ознакомившись с результатами психиатрической экспертизы, судья Ишайяху Нави был вынужден признать, что господин Клигер по состоянию душевного здоровья не способен предстать перед судом и должен быть немедленно отправлен в соответствующее учреждение. Оказалось, в психиатрических клиниках господина Клигера хорошо знают как жертву тяжелого посттравматического стрессового синдрома. В период первой интифады он в течение двух лет был военным полицейским и к концу службы получил психическую травму в результате инцидента, произошедшего при проводимом его подразделением обыске родильного дома в Наблусе. В связи с неудовлетворительным состоянием душевного здоровья Клигер был демобилизован и начал проходить курс интенсивного лечения, сочетавшего применение психотропных препаратов с сеансами психотерапии. Документы, представленные судье, свидетельствовали о том, что в день происшествия господин Клигер сбежал из закрытого отделения психиатрической больницы, куда родственники поместили его из опасения, что он может причинить себе вред. На выходе из госпиталя сослуживец передал ему личный автомобиль, в котором по чистой случайности забыл армейскую дубинку. Как оказалось, друг Клигера дал ему машину, чтобы тот мог встретиться с девушкой, от которой скрывал свое состояние. Свидание с девушкой было назначено на час тридцать пополудни, а в час двадцать пять, когда Клигер остановился на светофоре, в его машину врезался сзади автомобиль Фрида.
* * *
Перед окончанием заседания судья зачитал следующее постановление:
«С точки зрения закона представленные доказательства не оставляют мне выбора, и я вынужден постановить, что подозреваемому не может быть предъявлено обвинение. Тем не менее должен подчеркнуть, что это постановление никоим образом не означает терпимого отношения к тяжести поступка, совершенного подозреваемым, как и к проявлениям насилия в целом. В последние годы в нашей стране происходят медленные и не всегда заметные изменения, и поступок господина Клигера – лишь верхушка айсберга, доказывающая, какова природа этого айсберга и какая собачья морда у нового поколения[53]…»
* * *
Пока судья сыпал юридическими терминами, я устремился мыслями к лежащему на больничной койке Ювалю, – ему от этого суда проку не было никакого. Я думал о его одержимости бахайской симметрией и о том, что в словах преподавателя литературного семинара был смысл: возможно, желание достичь симметрии и гармонии Бахайских садов здесь, в этом городе, сродни желанию израильской сборной попасть на мировой чемпионат – оно навеки останется лишь желанием.
* * *
«Не только психически больные люди склонны пренебрегать чужими правами, ибо „у дверей грех лежит“[54]», – продолжал разглагольствовать судья, а я вспомнил последний-распоследний концерт «Хамелеонов». После того как группа сыграла все, что обычно играла на бис, публика потребовала еще одну песню – на прощание. На сцене вспыхнул спор (короткий и бурный, в лучших традициях «Хамелеонов»), а потом мы услышали первые ноты «Пророка». Мало кто, кроме нас с Офиром, узнал стихотворение Иегуды Амихая, завершающее альбом «Хамелеонов» с песнями на стихи поэтов.
Я пророк того, что было, прошлое читаю
По ладони женщины, которую люблю.
Я синоптик тех дождей, что выпали зимою.
Я по снегу прошлогоднему знаток.
Я из старины веков былое поднимаю,
Я предвижу то, как все намедни шло.
Я – пророк того, что было.
Пророк того, что было[55].
Они пропели последнюю строчку несколько раз, с каждым разом все тише, с каждым разом отступая чуть дальше от микрофона, а потом ушли со сцены.
Несколько секунд потрясенный зал молчал, а затем ответил тихими редкими аплодисментами. «Странную песню они выбрали, чтобы закончить последнее выступление», – сказал Амихай, когда из клуба мы выбрались в ночную прохладу. «Ничего ты не понимаешь, чувак! – ответил Офир. – Это гениально! „Пророк того, что было“ – это то самое и есть. Это как раз про них».
* * *
Я очень надеюсь, что, когда Юваль откроет глаза, он не рассердится из-за стихотворения Иегуды Амихая, которое я счел нужным здесь процитировать, как и из-за других моих замечаний.
Последние несколько недель, с того дня, как я получил рукопись, я работал днем и ночью, чтобы успеть закончить редактуру и корректуру и подготовить книгу к намеченной Ювалем дате – закрытию чемпионата.
Как я уже упоминал, чтение давалось мне нелегко. Не раз и не два приходилось откладывать рукопись в сторону и ждать, пока утихнут переполняющие меня эмоции. Не раз и не два приходилось удерживать себя от излишних правок (утрачивает ли текст после определенного числа правок свою исходную сущность? Не знаю. Потому я был особенно осторожен).
В своей реальной, нелитературной жизни Юваль Фрид – человек еще более замкнутый и молчаливый, чем предстает на страницах этой книги. Большую часть реплик, которые он приписывает себе в тексте, он никогда не произносил. Как правило, говорили только его задумчивые глаза, а порой – его поступки, как в ту ночь, когда благодаря ему я выжил после сан-педро. Или когда он помогал Амихаю создавать ассоциацию. Мы привыкли к его тихой сдержанности, как привыкли к преувеличениям Офира и пазлам Амихая. Эта сдержанность служила нам добрую службу. Любой компании, состоящей из земли, воздуха и огня, необходима четвертая стихия, обтекающая камни, подобно воде, не фонтанирующая безумными идеями, не меняющая своих взглядов по три раза на дню и не требующая от всех абсолютной справедливости. Эта стихия просто молчит и улыбается своей мудрой улыбкой (эта улыбка, как однажды сказала мне Яара, и заставляла девушек в него влюбляться).
Думаю, за все годы нашей дружбы я не слышал, чтобы Юваль произнес больше трех фраз подряд. Возможно, именно поэтому его книга, представляющая собой один огромный монолог, так сильно меня удивила. И смутила. И разозлила.
И сроднила меня с ним. Сроднила как никогда.
Возвращайся, прошу я его, когда отбываю свое дежурство (я говорю с ним вслух,
