Он вбежал внутрь. Посмотрел на старомодный лифт, заключенный в металлическую решетку с орнаментом. Подъемник был на последнем этаже. Кристофер вызвал его. Лифт спускался мучительно долго.
И наконец остановился, распахнув железные дверцы.
У парня так сильно тряслись руки, что он долго не мог вставить ключ в замочную скважину. Когда получилось открыть дверь, забежал в квартиру. Софи — на перилах балкона. Немного озадаченная Габи сидит на полу, наблюдая за матерью. Подойдя ближе, юноша понял, что любимая свесила ноги на улицу.
— Софи! — Слово будто вырвали из его груди.
Она повернулась: глаза полны отчаяния.
— Я дочь фашиста. — Сдавленный высокий голос, будто чужой. — Чертова фашиста. Он убил мою мать!
— Ему пришлось выбирать между вами. Он выбрал тебя. Ты не виновата.
— Поэтому мадемуазель сделала меня своим «лицом». Я — «лицо» фашиста!
— Его заставили… Ты тут ни при чем!
— Но во мне его кровь, его гены! Я не хочу жить, и я не заслуживаю этого!
— Ты не виновата. Твой отец никого не пытал. Мадам Антуан сказала, он был интеллигентным, обаятельным.
— Нет!
Кристофер приближался к ней шаг за шагом, надеясь, что Софи не заметит.
Габи заплакала. Ей не понравилась игра, которую затеяли взрослые.
— Твоему отцу пришлось стать фашистом, чтобы выжить, — успокаивающим голосом проговорил юноша. — Ты должна простить его.
— Простить фашиста? — Софи злобно сверкнула глазами. — Они вырывали у людей золотые зубы и использовали их кожу! Делали из них мыло! Нам в школе рассказывали, после мне снились кошмары. И эта дрянная кровь во мне!
— В тебе есть и гены матери. — Парень не останавливался. — Отец привез тебя в Париж, потому что любил.
— Он предал мою мать!
— Разве ты бы не выбрала Габи вместо меня в такой ситуации? Разве дети для родителей не на первом месте?
Женщина посмотрела на него измученными глазами. Несколько секунд оба не двигались. Вдруг Кристофер быстро подался вперед и схватил любимую за руку. Софи стала сопротивляться, соскользнула с перил и повисла на высоте пятого этажа над тротуаром. Парень держал изо всех сил, но рука женщины выскальзывала из его занемевших пальцев. Страх потерять свою Единственную придал юноше силу титана, и он втащил ее обратно на балкон. Софи упала на пол. Кристофер схватил плачущего ребенка.
— Я все равно убью себя! — закричала женщина, злобно глядя на парня.
Он присел на колени рядом, держа одной рукой ее, а второй — орущую малышку.
— Нет, ты не умрешь. Потому что я люблю тебя. Я ждал не для того, чтобы видеть твою глупую, бессмысленную смерть! Ты не лишишь нашу дочь матери! Не сможешь! Я помогу тебе пережить это. Ты ни в чем не виновата. Я заставлю тебя осознать.
В глазах Софи плескалась боль, но Кристофер увидел, что любимая хочет верить, хочет, чтобы ее убедили: она ни в чем не виновата и заслуживает жизни. А жизнь стоит прожить. Он сможет убедить ее. Парень нежно погладил Софи по волосам и успокоил дочь.
ГЛАВА 31
— Для нашей второй свадьбы после скучной церемонии в Сити-Холле, — объявила друзьям Саманта, — мы либо снимем огромный замок в Бургундии, либо полетим на полном журналистов самолете на презентацию коллекции Кристофера и поженимся в цирковом шатре в центре Парижа! На воздушной трапеции! Впервые в мире еврейка выйдет замуж на трапеции!
Наступила весна. Молодые люди сидели на террасе за «Куполь». Саманта недавно приехала из Нью-Йорка, счастливая, что отец выздоровел.
— Мы не станем вытворять такое, — тихо произнес Клаус.
— Ты прав. Это не слишком зрелищно. Может, снимем целый пляж в Каннах и…
— Нет, — отрезал немец.
— Но где мы еще можем сыграть свадьбу? — Американка раздраженно огляделась.
— В тихом, укромном местечке. Софи, Кристофер и Моник будут с нами. В маленькой, всеми забытой церквушке, как в конце фильма «Забавная мордашка», помнишь? Фред Астер, Одри Хепберн и белые голуби вокруг? Никакой суеты. Софи, скажи, так лучше?
— Звучит очень мило, — улыбнулась модель.
— О-о-о-о… — Саманта схватилась за горло, будто падая в обморок. — Это так романтично! Я бы и не додумалась. Понимаете? — Она посмотрела на остальных. — Иногда стоит подумать о малом. Как говорила мне мадемуазель, иногда чем меньше, тем лучше! Для жизни, конечно, а не для твоих показов, Кристофер. Они должны быть как никогда зрелищными.
Стоял июльский день. Люди чуть ли не падали в обморок от жары. Представители мира моды собрались в огромном полосатом шатре, украшенном цветами и ветками, пульсирующем от рок-музыки. Забавно: шатер возвели рядом с Монпарнасом на ярмарочной площади с дурной славой. Fashionarazzi,[119]наверное, даже не знали о существовании этого района — и были в восторге. Неблагополучие всегда производило на них впечатление. По крайней мере час или два.
Осеннюю коллекцию «Хатчинс — Рив» (одежду из шерсти, бархата, шелка, синтетики и джерси) демонстрировали топ-модели мирового уровня вместе с несколькими актрисами и рок-звездами. Такого модного зрелища Париж еще не видывал. Наряды показывали группами по шесть, разного цвета и с разной длиной юбки, чтобы женщинам было удобнее выбирать.
Вещи были красивыми и удобными. Их продавали и покупали. И — забавно — невероятные прически, парики, изумительные шляпы, украшения и макияж в стилях кабуки, гейши или китайской оперы делали моделей пленительными, но неузнаваемыми.
— Что может быть шикарнее? — хвасталась Саманта.
Платформы обуви были угрожающе высокими, даже опасными.
— У моделей даже может пойти кровь из носа, — говорила американка.
В перерывах между оглушающей музыкой, ослепляющим светом стробоскопа и бликами фотоаппаратов в модную толпу кидали лепестки цветов, искусственный снег, а в конце показа — ярко-розовые подарочные пакеты с косметическими новинками и маленькими бутылками шампанского.
Потом на подиуме появилась Саманта в костюме «укротительницы»: узкий черный шелковый смокинг, длинные чулки в сетку и высокие-превысокие каблуки. На голове — шелковый цилиндр, в руке — кнут. Ярко-красные губы расплылись в огромной улыбке, зубы сверкают.
— Bienvenu[120]в «Хатчинс — Рив»! — крикнула она.
Щелкнула кнутом — и нечаянно ударила по щеке женщину средних лет, сотрудницу шведского журнала по вязанию. Позже дамы помирились.
Pièce de résistance,[121]двух воздушных гимнастов, одетых как раввин и католический священник, нашел Клаус. Фотограф быстро снял джинсы, оставшись в черных колготах. Они с Самантой взобрались по очень скользкой веревочной лестнице на платформу трапеции высоко над кольцом.
