удовольствием, – был потрясающий.
– И эта ваша с ним связь стала причиной того, что вы сбежали? – спрашивает Джо, сжимая руку Руфи.
– И да и нет, – качая головой, отвечает викарий. – Просто однажды до меня наконец дошло. Я сидела дома и размышляла над тем, что мне делать. Тогда я уже понимала, что со Стэном придется расстаться. Ведь я узнала, что у него есть жена. Потом взглянула в окно и увидела, что по дорожке идет Колин Палкинсон. Я не могла взглянуть ему в глаза. Что у него было на уме в этот раз, я не знала, но он всегда был чем-нибудь недоволен. Поэтому, когда он постучал, я ему не открыла. Я слышала, как он сам открывает дверь, и поняла, что забыла ее запереть, а он уже идет по коридору на кухню. Ну, я хватаю свою сумку и через черный ход выскакиваю в сад. Подумала, что в случае чего всегда могу притвориться, будто меня не было дома и я только что вернулась.
– Прекрасная мысль, – вставляет Джо.
– Ну вот, стою я в саду, в тени лаврового дерева, и вижу в окне моей кухни Колина. И вдруг моя собственная жизнь предстает передо мной словно со стороны. Стол завален бумагами, с которыми нужно работать, там же ежедневник, весь исписанный всякими мероприятиями. А тут еще этот Колин, рыскает по моему дому, хватает мои письма, читает мои записи. Он даже в холодильник заглянул, все там вынюхал. Я слышала даже, как он хмыкнул, когда увидел возле двери бутылки из-под вина.
– Я бы его с удовольствием ударил одной из них, – говорит Малкольм, и Джо понимает, что этот миролюбивый человек сейчас не шутит.
– А когда он двинулся наверх, это стало последней каплей. Потрясенная, я стояла неподвижно, как столб. Сейчас я не могу поверить, что не помчалась туда и не заорала на него, но происходящее казалось мне нереальным, словно я наблюдала за чьей-то чужой жизнью. И тут я услышала, как в моей спальне он выдвигает ящики комода.
– Вот козел, – ворчит Джо.
– Совершенно согласен, – откликается вполне удовлетворенный этим определением Малкольм.
– Вот тут-то все и случилось. Я увидела свою работу, вереницу бесконечных проблем, но самое главное, я увидела саму себя, как личность, с которой некоторые совсем не считаются, возомнили, что могут придираться по поводу и без, как человека, чьи личные письма можно спокойно читать и в чьем комоде или шкафу можно спокойно рыться. Хуже того, я знала, что именно можно найти в комоде моей спальни. Сознавать это было так унизительно.
– Если не хотите, можете этого нам не говорить, – заверяет ее Джо.
– Да ладно, вы и так уже много знаете, – говорит Руфь и вопреки самой себе снова начинает смеяться. – Там был один лестный для меня комплимент.
Снова повисла длинная пауза; слышно было, как с ближайшего надгробного камня с шорохом поехал толстый снежный покров и с глухим стуком упал на землю.
– Дело в том, что Стэн был очень неравнодушен к моим… в общем… к моим грудям.
Джо не удается сдержать широкой улыбки.
– И он написал для меня стихотворение… и я была почти уверена, что Колин его обнаружит, и я… просто не могла этого вынести.
Улыбка с губ Джо сразу пропадает.
– Еще бы, – злобно говорит она. – Вот сволочь.
Какое-то время они снова молчат.
– Прочитать вам его? – вдруг спрашивает Руфь уже куда более оживленным голосом.
– Да! – тут же, не сговариваясь, дуэтом откликаются Джо с Малкольмом.
– Как говорится, сказал «а», говори и «б»…
Руфь достает свой мобильник. Пролистывает фотографии.
– Я его сфотографировала, – поясняет она.
И тишину кладбища нарушает ее торжественный голос. Преподобная Руфь Гамильтон читает так, будто выступает перед своими прихожанами:
Под сутаной, что с гордостью милая носит,
Чудо таится… как смеешь ты чудо скрывать —
Перси прекрасные, словно лилий бутоны,
О, как я люблю аромат их вдыхать!
С тобою обрел я нежданно блаженство,
Коснувшись их нежно своими губами.
Но, персей не видя твоих совершенство,
Как свечка сгораю и медленно таю.
Они снова смеются, но при этом крепко прижимаются к преподобной Руфи.
– Чудесное стихотворение, – объявляет Малкольм. – Вы пробудили в этом человеке истинное вдохновение.
– Что же было потом? – спрашивает Джо. – После того, как вы увидели Колина в своем доме?
– Я просто… просто повернулась и побрела куда глаза глядят. Вышла на шоссе за городом, остановила фуру. За рулем сидел итальянец, который, скорее всего, новостей еще не читал. А потом… я просто уже не смогла вернуться обратно.
Джо понимающе кивает и вспоминает одно замечание Малкольма: «И теперь вернуться обратно, найти в себе силы сделать это гораздо сложнее».
– И что потом? – спрашивает она. – В смысле, вы получали какие-нибудь известия от Стэна?
– О нет, на этом у нас все закончилось.
– А что пресса? – спрашивает Джо.
– Ох, теперь это уже старая история. Но мы с моим епископом придумали, что делать, и неделю назад я дала местным журналистам пресс-конференцию о своем исчезновении.
– А я в новостях ничего такого не слышала, – говорит Джо.
– И не услышите, – хихикнула Руфь.
– Что?! – одновременно воскликнули Малкольм и Джо.
– Вы помните, как я обычно поступаю с мошенническими звонками? – спрашивает Руфь, глядя на Джо.
– Да, конечно, – отвечает она.
– Представьте себе примерно то же самое, только умноженное на десять. Я рассуждала о проблемах богословия, о мучивших меня сомнениях в истинности Писания. Несколько часов толковала о разных тонкостях богопознания и веры, о собственном пути к Господу, – смеется Руфь. – И разумеется, писать обо всем этом никому не захотелось, шанс на читательский интерес к подобной истории нулевой, – с удовлетворением заканчивает Руфь.
В глубокой тишине погребенного снегом кладбища слышится шипение гаснущей свечи.
– Ну вот, – завершает свой рассказ Руфь, – так все и было.
Джо откидывается на спинку скамейки. Так вот какой оказалась тайна преподобной Руфи. Но разве это конец ее истории? Нет, она просто нутром чует, что здесь кроется что-то еще.
– И что теперь вы намереваетесь делать? – спрашивает она.
– Я отправляюсь на службу в новый приход.
Джо сразу же вспоминает об Анжеле и всех тех, кто оставлял у них на форуме свои отзывы. Все они будут очень разочарованы.
– Конечно, я думала о том, чтобы вернуться в свой прежний приход, – словно прочитав ее мысли, говорит Руфь. – Но епископ настоял на своем и не дал благословения, напомнив мне о том, что я всего-навсего человек.
– Вот и правильно, – вставил свое слово Малкольм,
